Клео дрожала теперь всем телом. Взгляд метнулся к спасительному клатчу. Она действительно не верила – до этого момента. Ей казалось это игрой. Что сейчас она дотянется до сумочки, и… Всегда выдавался удобный момент. Как по киносценарию – ей всегда давался случай, минутка, чтобы сделать то, что нужно. И она никогда не задумывалась, имеет ли она право забирать жизнь у этих парней. Ведь это была их роль – второстепенная роль в пьесе ее жизни.
Пес тихо взрыкнул, словно прочел все эти мысли в ее голове и резко выдернул косу из пола. Клео вскрикнула и выставила вперед руки. Щель в полу, пробитая широким лезвием, мелькнула оранжевым подвальным фонарем.
– Бери что хочешь! Я все сделаю! Что тебе нужно? Я найду деньги! Все что хочешь! Только не трогай меня!
– Что мне было нужно, я уже взял, спасибо. У тебя молодое тело для тридцатилетней, Клео. Это значит, что ты воровала. Я не жду от тебя раскаяния. Ты ведь даже не понимаешь, что сделала не так.
– Я все скажу – лепетала она. – Я пойду в полицию. Я украла его, да, ты прав! Украла его из музея. Я там работала. Он на чердаке, красивый, старый. Я хотела продать! А потом…
Он оглушительно зарычал на нее. Клео закричала. Что-то творилось с ней. С одной стороны ее сковал ужас, а с другой, внутри нее словно начали биться маленькие бабочки, предчувствуя возможность выйти на свободу.
– Ты совершила преступление против Жизни, женщина, – он чувствовал ее страх. Он надвигался. Медленно, раскрывая свою звериную природу. Ему был нужен ее ужас, такой, чтобы парализовал ее душу. Иначе маленькие бледные огоньки чужих Жизней так и останутся запертыми в ней.
– Мне наплевать на твой моральный облик, жалкая провинциальная дурочка, влюбленная в свое Эго! – шипел он, все шире разевая пасть и показывая ей длинные острые клыки. – Наплевать на то, сколько мужиков у тебя было. Даже наплевать на то, сколько человек ты готова убить и уже убила, чтобы насытить свой нарциссизм. Это твоя жизнь и ты имеешь право делать с ней все, что захочешь. НО! Есть только одна вещь, которой делать
– С…Судья… – прохрипела она. Он видел всплеск омерзительной розоватой энергии, когда она поняла, что произошло. Когда она испугалась по-настоящему и когда все украденные лучики радостно рванулись в сторону от души своего поработителя.
Он пробил ее грудину молниеносно, с хрустом и всхлипом проломив хрящи и ребра острым костяным кастетом на руке.
– Нельзя. Брать. Чужие. Жизни.
Женщина взвыла. Последний, отчаянный крик, визг, полный ужаса, надрывный и влажный, уже испачканный кровью. Оборвался внезапно. Фауст вырвал из груди преступницы ее сердце. Ее порочный орган. Красный, горячий сгусток трепетал в его руке еще несколько мгновений. А затем застыл и превратился в обычный кусок мяса. Легкий вихрь, видимый только ему одному, сделал несколько оборотов вверх. Унося куда-то в небо, в космос, в легкую, пахнущую обещанием льда и снега осеннюю ночь световые прозрачные лепестки украденных жизней.
Пес глубоко вздохнул и задумчиво посмотрел на мертвое тело женщины, лет 37ми. Тело сидело в углу лифта. Распластанное. Изуродованное. На миловидном, хоть и тронутым уже зрелостью лице осталось несколько брызг крови. Он испытывал удовлетворение. Баланс восстановлен. Он достал из кармана своего жилета небольшой футляр с серебряными спицами, украшенными КС–ной гравировкой, и приколол раздавленное в руке сердце к ноге женщины. Плоть прорезалась с хрустом, с легким пористым сопротивлением, навевая мысли о протыкании обитого брезентом дивана.
Сверху послышались приглушенные голоса, а затем по крыше что-то бухнуло. Кабина лифта вздрогнула. Видимо, администрация «Волны», наконец вызвала мастеров–лифтеров. Фауст наскоро осмотрелся, проверяя в последний раз эстетику казни. Затем взял сумочку, к которой тянулась эта воровка, осторожно открыл и достал за цепочку небольшой коричневый кругляш старинного шаманского амулета. Одна его сторона была покрыта непонятными символами, а на другой был изображен кричащий то ли от боли то ли от отчаяния мужчина. Занятная вещица. Судя по всему, амулет убивал мужчин, забирая в пользу хозяйки совсем малую толику жизненной энергии. С одной стороны это неудобно – ведь чтобы поддерживать себя в хорошем виде и самочувствии ей, видимо, приходилось убивать чуть ли не каждый месяц. А с другой, эта «недостача» была такой ничтожной, что не вызывала возмущений в общем энергобалансе. Поэтому в анализаторном центре ее и не засекли до сих пор – и, возможно, никогда не засекли бы. Фауст порадовался тому, что он Судья. Что он может увидеть нарушенный баланс без каких-либо приборов. Он просто заметил ее в толпе, когда бродил по городу.