Зверобой, или Первая тропа войны

Так судишь ты — таких не счесть — О том, что было и что есть.Да, урожай велик,

Но был он вспахан не сохой И собран жесткою рукой, Что держит меч и штык.

Скотт[78]

Зверобой сначала не мог понять, чем вызвана эта внезапная пауза; однако последовавшие за тем события вскоре все объяснили. Он заметил, что волновались главным образом женщины, тогда как воины стояли, опершись на ружья, с достоинством чего-то ожидая. Тревоги, очевидно, в лагере не было, хотя случилось что-то необычное. Расщепленный Дуб, ясно отдавая себе отчет во всем происходящем, движением руки приказал кругу не размыкаться, а каждому из присутствующих оставаться на своем месте. Через одну-две минуты выяснилась причина таинственной паузы: толпа ирокезов расступилась, и на середину круга вышла Юдифь.

Зверобой был изумлен этим неожиданным появлением. Он хорошо знал, что шустрая девушка не могла рассчитывать, подобно своей слабоумной сестре, на избавление от всех тягостей плена. Но он изумился еще больше, увидев костюм Юдифи. Она сменила свои простые, но изящные платья на уже известный нам богатый парчевый наряд. Но этого мало: часто видя гарнизонных дам, одетых по пышной и торжественной моде того времени и изучив самые сложные тонкости этого искусства, девушка постаралась дополнить свой наряд различными безделушками, подобранными с таким вкусом, который удовлетворил бы требования самой взыскательной щеголихи. И ее наряд и ее внешность совершенно отвечали тогдашнему идеалу женского изящества. И цель, которую она себе наметила, а именно — поразить бесхитростное воображение дикарей и заставить их поверить, будто в гости к ним пожаловала знатная, высокопоставленная женщина, — могла бы быть достигнута даже в обществе светских людей, привыкших разбираться в такого рода вопросах. Юдифь, не говоря уже о ее редкой природной красоте, отличалась необычайной грацией, а уроки матери отучили ее от резких и вульгарных манер. Итак, можно сказать, пышное платье выглядело на ней не хуже, чем на любой даме. Из тысячи столичных модниц вряд ли нашлась бы хоть одна, которая могла носить с бо́льшим изяществом блестящие, ярко окрашенные шелка и тонкие кружева, чем прекрасное создание, фигуру которой они теперь облекали.

Юдифь хорошо рассчитала эффект, который должно было произвести ее появление. Очутившись внутри круга, она уже была до известной степени вознаграждена за ужасный риск: ирокезы встретили ее изъявлениями восторга и изумления, отдавая дань ее прекрасной внешности. Угрюмые старые воины издавали свое любимое восклицание: «Хуг!» Молодые люди были поражены еще сильнее, и даже женщины не могли удержаться от громких восторженных восклицаний. Этим бесхитростным детям леса редко случалось видеть белую женщину из высшего круга, а что касается ее платья, то никогда такое великолепие не блистало перед их глазами. Самые яркие мундиры французов и англичан казались тусклыми по сравнению с роскошью этой парчи. Исключительная природная красота девушки усиливала впечатление, производимое богатыми тканями, а пышный наряд подчеркивал и оттенял ее красоту. Сам Зверобой был, по-видимому, ошеломлен как этой блестящей картиной, так и необыкновенным хладнокровием, с которым девушка отважилась на этот опасный шаг. Все с нетерпением ожидали, что посетительница объяснит цель своего визита, который для большинства присутствующих оставался неразрешимой загадкой.

— Кто из этих воинов главный вождь? — спросила Юдифь у Зверобоя, заметив, что все ожидают, когда же она начнет переговоры. — Дело мое слишком важно, чтобы обратиться к человеку низшего ранга. Сперва объясните гуронам, что я скажу. Затем ответьте на вопрос, который я задам.

Зверобой спокойно повиновался, и все присутствующие жадно выслушали перевод первых слов, произнесенных необыкновенным существом. Никто не удивился требованию женщины, которая, судя по внешности, занимала высокое общественное положение. Расщепленный Дуб дал понять своей красивой гостье, что он занимает первое место среди ирокезов.

— Я полагаю, гурон… — продолжала Юдифь, играя свою роль с твердостью и достоинством, делавшими честь ее актерским талантам, ибо она постаралась придать своим манерам оттенок снисходительной любезности, которую однажды подметила у жены генерала при соответствующей, хотя и более дружественной сцене, — …я полагаю, что ты здесь главный начальник. На лице твоем я вижу следы дум и размышлений. К тебе и будет обращена моя речь.

— Пусть Лесной Цветок говорит, — вежливо ответил старый вождь. — Если слова ее будут так же приятны, как ее внешний вид, они никогда не покинут моих ушей; я буду слушать их долго после того, как канадская зима убьет все цветы и заморозит все летние беседы.