Зверобой, или Первая тропа войны

— Ни одна женщина не захочет, Зверобой, чтобы ее муж или брат сидел в своем углу и покорно сносил обиды и оскорбления, однако она может при этом горевать о том, что он вынужден подвергаться всем опасностям войны. Но вы уже достаточно сделали, очистив эту область от гуронов, ибо главным образом вам обязаны мы славой недавней победы. Теперь выслушайте меня внимательно и ответьте со всей откровенностью, которую тем приятнее видеть у представителя вашего пола, чем реже она встречается.

Юдифь смолкла, ибо теперь, когда она уже готова была высказаться начистоту, врожденная скромность снова взяла верх, несмотря на все доверие, которое она питала к простодушию своего собеседника. Ее щеки, недавно такие бледные, покраснели, и глаза загорелись прежним блеском Глубокое чувство придало необыкновенную выразительность чертам ее лица и мягкость ее голосу, сделав красавицу еще более пленительной.

— Зверобой, — сказала она после довольно долгой паузы, — теперь не время притворяться, обманывать или хитрить. Здесь, над могилой моей матери, над могилой правдивой, искренней Гетти, всякое притворство было бы неуместно. Итак, я буду говорить с вами без всякого стеснения и без страха остаться непонятой. Мы с вами встретились меньше недели назад, но мне кажется, будто я знаю вас целые годы. За это короткое время произошло множество важных событий. Скорби, опасности и удачи целой жизни столпились на пространстве нескольких дней! И те, кому пришлось страдать и действовать при подобных обстоятельствах, не могут чувствовать себя чужими друг другу. Знаю: то, что я хочу сказать вам, было бы ложно понято большинством мужчин, но надеюсь, что вы более великодушно истолкуете мое чувство. Хитрости и обманы, которые так часто бывают в городах, здесь невозможны, и мы с вами еще ни разу не обманывали друг друга. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Конечно, Юдифь; немногие говорят лучше вас, и никто не говорит так приятно. Слова ваши подстать вашей красоте.

— Вы так часто восхваляли мою красоту, что это дает мне смелость продолжать. Однако, Зверобой, девушке моих лет нелегко позабыть полученные в детстве уроки, все свои привычки и природную осторожность и открыто высказать все, что чувствует ее сердце.

— Почему, Юдифь? Почему бы женщинам, как и мужчинам, не поступать совершенно открыто и честно со своими ближними? Не вижу причины, почему вы не можете говорить так же откровенно, как говорю я, когда нужно сказать что-нибудь действительно важное.

Эта непреодолимая скромность, которая до сих пор мешала молодому человеку заподозрить истину, вероятно совсем обескуражила бы девушку, если бы душа ее не стремилась во что бы то ни стало сделать последнее отчаянное усилие, чтобы спастись от будущего, которое страшило ее тем сильнее, чем нагляднее она его себе представляла. Чувство преодолело все другие соображения, и она продолжала упорствовать, поборов свое удивление и смущение.

— Я буду, я должна говорить с вами так же откровенно, как говорила бы с бедной милой Гетти, если бы это кроткое дитя еще было живо, — продолжала она, побледнев, вместо того чтобы покраснеть, как могла бы покраснеть на ее месте другая девушка. — Да, я подчиню все мои чувства самому важному из них. Вы любите леса и жизнь, которую мы ведем здесь в пустыне, вдали от хижин и городов, где обитают белые?

— Люблю, Юдифь, люблю не меньше, чем любил моих родителей, когда они были живы. Это место могло бы заменить мне целый мир, если бы только война благополучно закончилась и бродяги держались отсюда подальше.

— Тогда зачем же его покидать? Оно не имеет хозяина, по крайней мере хозяина, имеющего на него больше прав, чем я, а я охотно отдаю его вам. Если бы это было целое королевство, Зверобой, я с восторгом сказала бы то же самое. Вернемся сюда, после того как нас благословит священник, живущий в форте, и затем никогда не будем больше уходить отсюда…

Последовала долгая, многозначительная пауза. Заставив себя высказаться так откровенно, Юдифь закрыла лицо обеими руками, а Зверобой, огорченный и удивленный, размышлял о том, что он только что услышал. Наконец охотник нарушил молчание, стараясь придать своему голосу нежное выражение, так как он боялся обидеть девушку.

— Вы недостаточно хорошо обдумали все это дело, Юдифь, —сказал он. — Нет, чувства ваши взбудоражены тем, что недавно случилось, и, полагая, что у вас никого больше не осталось на свете, вы слишком торопитесь найти человека, который занял бы место тех, кого вы потеряли.

— Если бы я жила, окруженная целой толпой друзей, Зверобой, я чувствовала бы то же, что чувствую теперь, и говорила то же, что говорю, — ответила Юдифь, по-прежнему закрывая руками свое красивое лицо.

— Спасибо, девушка, спасибо от всего сердца! Однако я не такой человек, чтобы воспользоваться этой минутной слабостью, когда вы забыли все свои преимущества и воображаете, будто вся земля, со всем, что в ней заключается, сосредоточена в этом маленьком челноке. Нет, нет, Юдифь, это было бы неблагородно с моей стороны! То, что вы предлагаете, никогда не может произойти.