Зверобой, или Первая тропа войны

— Все это возможно, и я никогда не буду в этом раскаиваться! — ответила Юдифь с неудержимым порывом, который заставил ее оторвать руки от глаз. — Мы попросим солдат оставить наши вещи на дороге; а когда мы вернемся, их легко будет перенести обратно в дом; враги не покажутся на озере по крайней мере до конца войны; ваши меха легко продать в форте. Там вы можете купить все, что нам понадобится, ибо я не хочу возвращаться туда; и, наконец, Зверобой, — прибавила девушка, улыбаясь так ласково и естественно, что решимость молодого человека едва не поколебалась, — в доказательство того, как сильно я хочу быть вашей, как стремлюсь я быть лишь вашей женой, в первый огонь, который мы разведем по возвращении, я брошу парчевое платье и все вещи, которые вы считаете неподходящими для вашей жены.

— Ах, какое вы очаровательное существо, Юдифь! Да, вы очаровательное существо: никто не может отрицать этого, не прибегая ко лжи. Все эти картины приятны воображению, но в действительности могут оказаться вовсе не такими приятными. Итак, позабудьте все это, и поплывем вслед за Змеем и Уа-та-Уа, как будто между нами ничего не было сказано.

Юдифь испытывала чувство жестокого унижения и — что значит гораздо больше — была глубоко опечалена. В твердости и спокойствии Зверобоя было нечто, подсказывавшее ей, что все ее надежды рассыпались и что ее редкостная красота не произвела на этот раз своего обычного действия. Говорят, будто женщины редко прощают тех, кто отвергает их предложения. Но эта гордая, порывистая девушка ни тогда, ни впоследствии не выказала даже тени досады на этого честного и простодушного охотника. В ту минуту ей всего важнее было убедиться, что между ними не осталось взаимного непонимания. Итак, после мучительной паузы она довела дело до конца, задав вопрос до такой степени прямой, что он не допускал никаких двусмысленных толкований.

— Не дай бог, чтобы когда-нибудь впоследствии мы пожалели о том, что нам сегодня не хватило искренности, — сказала она. — Надеюсь, что мы с вами наконец поймем друг друга. Вы не хотите взять меня себе в жены, Зверобой?

— Будет гораздо лучше для нас обоих, если я не воспользуюсь вашей слабостью, Юдифь. Мы никогда не сможем пожениться.

— Вы не любите меня… Быть может, в глубине души вы даже не уважаете меня, Зверобой?

— Поскольку речь идет о дружбе, Юдифь, я готов для вас на все, готов принести вам в жертву даже мою собственную жизнь. Да, я готов рисковать ради вас, как ради Уа-та-Уа, а больше этого я не могу обещать ни одной женщине. Но не думаю, чтобы я любил вас или какую-нибудь другую женщину — вы слышите: я говорю, какую-нибудь другую, Юдифь! — настолько, чтобы согласиться покинуть отца и мать, если бы они были живы… Впрочем, они умерли, но это все равно: я не чувствую себя готовым покинуть родителей ради какой-нибудь женщины и прилепиться к ней, как говорит писание.

— Этого довольно, — ответила Юдифь упавшим голосом. — Я понимаю, что вы хотите сказать: вы не можете жениться без любви, а любви ко мне у вас нет. Не отвечайте, если я угадала, — я пойму ваше молчание. Это само по себе будет достаточно мучительно.

Зверобой повиновался и ничего не ответил. В течение целой минуты девушка молчала, вперив в него свои ясные глаза, как будто хотела прочитать, что делалось у него в душе. А он сидел, поигрывая веслом, с видом провинившегося школьника. Затем Юдифь погрузила весло в воду, Зверобой тоже налег на весло, и легкий челнок понесся вслед за делаваром.

По дороге к берегу Зверобой не обменялся более ни одним словом со своей красивой спутницей. Юдифь сидела на носу челнока, спиной к охотнику, иначе, вероятно, выражение ее лица заставило бы Зверобоя попытаться ласково утешить девушку. Вопреки всему, Юдифь по-прежнему не сердилась на него, хотя на щеках ее густой румянец стыда несколько раз сменялся смертельной бледностью. Скорбь, глубокая сердечная скорбь царила в ее сердце и выражалась так ясно, что этого нельзя было не заметить.

Так как оба они довольно лениво работали веслами, ковчег уже причалил к берегу и солдаты высадились, прежде чем челнок успел достигнуть косы. Чингачгук обогнал всех и уже углубился в лес, дойдя до того места, где тропинки разделялись: одна вела в форт, а другая — в делаварские деревни. Солдаты тоже выстроились в походном порядке, предварительно пустив ковчег по течению, совершенно равнодушные к его дальнейшей судьбе. Юдифь на все это не обратила никакого внимания. Мерцающее Зеркало потеряло для нее всю свою привлекательность, и, едва успев поставить ногу на прибрежный песок, она поспешила вслед за солдатами, не бросив назад ни одного взгляда. Даже мимо делаварки она прошла не оглянувшись; это скромное существо также отвернулось при виде удрученного лица Юдифи, как будто чувствуя себя в чем-то виноватой.

— Подожди меня здесь, Змей, — сказал Зверобой, следовавший за своей отвергнутой красавицей. — Я хочу посмотреть, как Юдифь нагонит отряд, а потом вернусь к тебе.

Когда они отошли на сотню ярдов, Юдифь обернулась и заговорила.