Поль замер. На дне лежало жемчужное ожерелье, то самое, которое он дарил жене на Рождество.
— Это было при ней, — печально глядя на него, тихо произнесла она.
Павел вынул украшение из шкатулки и долго держал его на ладони. Подавив судорожный вздох, он положил его обратно и захлопнул крышку.
— Пусть останется у Вас, — вернул он шкатулку матери. — Не хочу вспоминать, сил больше нет.
— Как скажешь, mon cher, — вздохнула княгиня, убирая все на место.
Время, отпущенное ему, истекало. Пора было возвращаться. Накануне отъезда Шеховской зашел на конюшню. Почуяв хозяина, тихо заржал Буйный. Павел отворил денник и вошел, ласково потрепал жеребца по высокой холке.
— Прости, дружище, взять с собой не могу, — прошептал он, прижавшись изуродованной щекой к шелковистой гриве.
Закрыв глаза, он долго стоял, поглаживая бархатный нос коня. Мелькнула шальная мысль: поехать в Петербург и просить императора перевести его в Нижегородский драгунский полк, что нынче находился на Кавказе. В последнее время там было совсем неспокойно и ему вдруг захотелось быть там, где война, где свистят пули и где каждый день смерть караулит за каждым кустом в лице какого-нибудь горца, что целится прямо в сердце. Трусливо сбежать от жизни, искать и найти смерть, чтоб более уже не мучиться от того, что так невыносимо болит сердце.
Закрыв денник, Шеховской вышел из конюшни и не оглядываясь, пошел к ожидавшему его экипажу.
Князь задержался на один день в Петербурге. Заехав к Перовскому, забрал письмо для Муравьева и вечером все же решился нанести визит Горчаковым. Чета Горчаковых была дома, и Мишель несказанно рад был его визиту, уговорив остаться на ужин. Павел улыбнулся, приветствуя Полин. Молодая княгиня смущенно улыбнулась в ответ и тотчас отвела глаза от шрама изуродовавшего всю левую щеку Шеховского. Боже, какой ужас, — содрогнулась она. — Он ведь был таким красивым, а теперь… Впрочем, если смотреть на него с другой стороны, то ведь ничего и не заметно.
Мишель и Полин в последнее время свели всю светскую жизнь на нет. Павел тоже обратил внимание на заметно пополневший стан княгини и, оставшись наедине, Михаил с гордостью подтвердил предположение о скором отцовстве. Поль с удивлением отметил произошедшие перемены: некогда довольно грубоватый и прямолинейный Мишель буквально окружил молодую супругу непритворной заботой, он с такой нежностью и вниманием обращался с Полин, что Павел не смог сдержать улыбки при виде этой семейной идиллии. Отлегло от сердца: он опасался, что потеряет друга из-за того, что молодая супруга Михаила столь недвусмысленно проявляла свою заинтересованность к нему, но ныне все его опасения были напрасны. Не укрылось от него и то, что Полина то и дело украдкой бросает взгляды на его лицо и тут же стремится отвести глаза, но словно не может сдержать себя и снова смотрит на него. Для Шеховского такая реакция на его уродство не была чем-то новым, но все же ему было неприятно, что Полина так восприняла его. Нет, он не желал былого слепого обожания, но грустно стало от того, что любили не его, как человека со всеми его страстями и пороками, а всего лишь красивую картинку, коей было его лицо до той памятной встречи с лесным хищником.
Говорили обо всем, кроме смерти Жюли. Павел рассказывал о своем путешествии на Камчатку, о том, как столкнулся с медведем на берегу лесного озера, и что обязан жизнью проводнику-якуту. С каким-то чувством извращенного удовлетворения он продемонстрировал Полине медвежий коготь, который теперь всегда носил с собой, как напоминание о собственном легкомыслии.
Вернувшись на Сергиевскую, Павел зашел к отцу, который еще не ложился и делал вид, что поглощен чтением, на самом деле явно ожидая его.
— Доброй ночи, папенька, — входя в кабинет, произнес Поль.
— Входи, — едва заметно улыбнулся князь.
— Вы, кажется, видеть меня хотели, — присаживаясь в кресло, заметил Павел.
Шеховской — старший вздохнул.
— Я понимаю, что возможно, разговор этот не ко времени, но завтра ты снова уезжаешь, — начал князь.
— Я слушаю Вас, — нахмурился Павел, догадываясь, куда клонит отец.
— Теперь, когда уже нет никаких сомнений в том, что твоя жена…
— Оставьте, отец, — перебил его Поль. — Ей Богу, я не готов к этому разговору. Для Вас все это произошло слишком давно, для меня было вчера.
— Будь мужчиной, соберись. У тебя есть обязательства…
— Полно, папенька, — вскочил с кресла и раздраженно заходил по комнате Павел. Сдается мне, что для Вас наследник рода Шеховских столь важен, что Вы не дадите мне времени на раздумья и уже готовы подсунуть первую попавшуюся молодую кобылку с хорошей родословной. Я не племенной жеребец-производитель! У меня сердце есть и сейчас оно болит! — выкрикнул он.
— Много тебе счастья брак по любви принес? — повысил голос Николай Матвеевич.
— А брака без любви я не желаю, — устало ответил Павел. — Оставьте меня в покое — это единственное о чем я Вас прошу нынче.