Звездные ночи

Возликовали дервиши! Забыв все на свете, кричали в экстазе, беспамятном и яром: «Гнев божий покарал его! Духи погубили его! Слава аллаху праведному! Хак дуст ё олло!»

Так и получилось, что мастера и рабочие покинули обсерваторию, ничего не восстановив в ней. Мавляна Фазлиддин намеревался было нанять других, не такого высокого мастерства, как ему бы хотелось; он отправился на базары к безработным, но больше, чем безработных, там было слухов: «Деньги, заработанные в Расадхоне, поганые! Человеку веры быть там опасно, его убьют духи святых халифов». И стоило Фазлиддину заикнуться о работе в обсерватории, люди бежали от него, как от чумного…

А в Бустан-сарае пировали!

Например, в честь беков и других знатных лиц Ургенча и Каракуля, что явились к Бабуру с дорогими подарками. В эти города месяц назад Бабур послал доверенных людей, и то, что теперь эти города, без боя перейдя на его сторону, прислали в ответ своих беков, сильно радовало «объединителя Мавераннахра» (так он мысленно называл теперь себя сам и гордился, когда слышал это прозвище из уст других). Многолюдные пиршества, обильные возлияния, впервые начатые в Кундузе, все более учащались. В честь успехов, а потом и независимо от них. Пировали поочередно то у одного, то у другого бека, которые по части винопития стремились превзойти друг друга.

Касымбек по-прежнему не брал в рот вина. В трезвые часы он вновь и вновь напоминал Бабуру, что не так уж спокойно внутри государства, немало врагов точат исподтишка кинжалы, а в северных степях последыши Шейбани, не теряя даром времени, усиленно готовятся отплатить за поражение. Борьба идет не на жизнь, а на смерть…

В ответ на это Бабур любил читать вслух четыре строки из своей газели, сочиненной в приподнятом состоянии духа:

Пора для дружеских бесед, томлений нежных — ты настала.Душа стихами и вином опьянена — счастливой стала.

Нет радостей, прекрасней нет веселья знойным, пышным летом!Так веселись, Бабур, зима владеть тобой перестала.

На слова газели, как водится, была сочинена и мелодия; газель часто играли и пели на пиршествах.

Иногда же Бабур, хоть и был навеселе, говорил о материях более серьезных, хотя равно удаленных от подготовки к будущим битвам:

— Господин главный визирь! Слышали вы, что в школах Самарканда обучаются по изобретенной мной азбуке и куда быстрей, чем раньше, становятся грамотными? Спросите-ка хоть бы вот у этого почтенного мударриса…

Мударрис — чалма на голове и полный вина бокал в руке — подтверждает незамедлительно:

— Досточтимый главный визирь, в избавлении нашего народа от болезней косности, невежества замечательное Хатти Бабури[127] станет средством поистине исцеляющим! Арабская азбука — азбука корана — для нас, разумеется, священна, но, согласитесь, тьма этих знаков над строчкой, под строчкой весьма затрудняет овладение грамотой. А Хатти Бабури лишена этих мудреностей, овладеть ею просто.

Касымбек знал, что буквы азбуки, изобретенной Бабуром три года назад в Кабуле, по начертанию своему напоминают буквы древней тюркской письменности, образцы которой были найдены в Сигнаке на берегу Сырдарьи. Шейхи не признавали ничего доисламского и, если обнаруживались где-либо образцы древнетюркской письменности, их тут же уничтожали. Бабур же такое отношение к древности полагал за дикость и открыто говорил, что графика букв не имеет отношения к вопросам веры и что коран — священная книга пророка Мухаммада потому, что убеждает смыслом содержащихся в нем божественных откровений, а вовсе не святостью букв, коими они записаны. Поэтому он изобрел письменность, опираясь и на арабский и на древнетюркский алфавиты.

Касымбек не умел да и не любил говорить о таких сложных и щекотливых вещах. Человек дела, он через два дня после описанной беседы привел к Бабуру в «приют уединения» мавляну Фазлиддина и мударриса, распространявшего Хатти Бабури.

Хозяин тотчас почувствовал, что все трое чем-то обеспокоены, приказал говорить одну чистую правду.

— Повелитель, случилось ужасное, — с лица мударриса не сходила бледность. — Учителя, который открыл школу и учил в ней по Хатти Бабури, убили невежды. Его забросали камнями.

— Убили?! — Бабур мгновенно впал в ярость. — Что за дикость!.. Касымбек, это что, начало бунта?! Вы все — заснули, проспали?

— Повелитель, я много раз докладывал вам, что шейхи-накшбендии повсюду мутят народ, поднимают его против нас. Дервиши чуть не вызвали опасные бес порядки, когда в Расад-хоне упал и разбился насмерть мастер. В мечетях муллы возводят клевету на вас, го воря: «Хатти Бабури создал не кто иной, как вождь шиитов шах Исмаил, которому подчинился наш Бабур». Слухи расползаются по городу, за словами идут, как видим, дела.