Звездные ночи

— Мятежники, — хмуро сказал визирь. — Опять моголы. В позапрошлом году в Кундузе перебежали к нам, потом обратно… Эти вроде остались и вот теперь… хотели застать врасплох повелителя, убить во сне! Да, слава аллаху, стражники Тахирбека вовремя почуяли опасность!

— Ох, беда за бедой!

— Плохо, что их вдвое больше нас. И нападение подготовлено заранее… Держитесь в середине, бегим! Первый ряд для воинов!

Мятежники были близки к тому, чтоб замкнуть окружение. Уже неподалеку раздался голос Бабура:

— Устод Али! Ведите вперед стрелков! Вперед! На прорыв!

Пули легко пробивали панцири и шлемы, мятежникам трудно было устоять перед стрелками. Собрав в один кулак самых надежных и умелых нукеров, Бабур намеревался прорвать кольцо, оторваться от врагов, а затем двинуться в крепость Гиссар, куда беки-заговорщики не хотели пропускать его. Они стремились сами завладеть ею — ради этого и поднят был мятеж.

Кремневые ружья, стволы которых через три-четыре выстрела сильно раскалялись, уже не годились в дело. На прорыв — в сторону востока, а не юга, куда должны были идти женщины и дети, — ринулась тысяча нукеров во главе с Ходжой Калонбеком.

Рукопашный бой на конях — жесток и быстротечен.

Хурраму было страшно, но он старался преодолеть страх. Ах, как ему хотелось немедленно, тут же, поразить стрелой хотя бы одного из врагов, которые так предательски напали на его дядю и мать.

Битва уже рассыпалась на схватки отдельных групп, и одна из них докатилась до нукеров, что оберегали детей и женщин. И тут Хуррам решительно взбодрил коня, вырвался в первый ряд нукеров, быстро натянул лук и одну за другой пустил три стрелы. Ханзода-бегим лишь на какой-то миг потеряла его из вида. Увидев же, что сын стреляет из лука, тотчас ринулась к нему. Она уже была рядом, когда вражеская стрела вонзилась в правый бок мальчика. Хуррам вскрикнул, выпустил из рук лук и начал сползать с седла.

— Сыночек! — возглас матери был сильнее шума боя.

Хуррам был без сознания, когда Тахир поднял его к себе в седло…

Стало наконец светать. Битва иссякла. Бабур не смог пробиться на дорогу к крепости и вернулся к долине Вахша. Заговорщики, в свою очередь, не в силах уже были преследовать его.

Личный лекарь Бабура долго колдовал над Хурра-мом, распростертым на чистом чекмене, смазывал рану мазями, наконец после долгих усилий остановил кровь. Но Хуррам так и не пришел в себя, только изредка стонал.

Стрела, что вонзилась в него, прошла меж легкими и желудком, повредила внутренние органы. Лекарь хотел напоить ребенка водой с кусочками наилучшего мумиё[129], но это оказалось невозможным: насильственно влитая в горло лежащего без чувств вода, а с ней и мумиё извергались обратно. Ханзода-бегим в ужасе увидела это, кинулась к сыну, обняла его бесчувственное тело, запричитала:

— Хуррамджан! Мой единственный! Мой Хуррам!

Глаза мальчика вдруг широко открылись, но взгляд не был осмысленным, зрачки заметались из стороны в сторону, а потом закатились. Ресницы замерли.

Бабур понял, что Хуррам умер. Он обнял сестру за плечи и попытался увести ее в сторону. Но Ханзода-бегим с силой вырвалась, она не могла оторваться от тела, теперь уже мертвого тела сына, ласкала, обнимала, приподнимала его, захлебываясь слезами, криком звала его:

— Хуррам! Хуррамджан, где ты?! Где ты, мальчик мой? Встань! Отзовись! Отзовись!

Наконец, Бабуру — он и сам рыдал — удалось высвободить тело мальчика из рук матери и снова уложить на расстеленный чекмень. Касымбек, чтобы закрыть ребенку глаза, осторожно погладил пальцами по его бровям, но детские глаза так и остались полуоткрытыми. Только теперь поверила Ханзода-бегим в смерть сына: в исступлении стала бить себя кулаками по вискам, кричать громко и страшно:

— Боже! Это я не уберегла тебя, мой мальчик! Лучше бы умереть мне, мне!!! Будь я проклята! Зачем, зачем я привезла тебя сюда?!

Бабур взял судорожно сжатые в кулаки руки сестры в свои и с силой повернул ее лицо к себе.

— Если кого и надо проклинать, так проклинайте меня! — с горечью воскликнул он. — Это я снова навлек на вас беду! Если бы смерть знала справедливость, то умер бы я, прежде всего я, виноватый во всем! Это из-за меня очутился невинный ребенок меж двух мечей! Это я вовлек вас всех в побоище!

Касымбек с сочувствием обнял Бабура за плечи. Он казнил себя за то, что напрасно в прошлом году удержал Бабура от принятия решительных мер, когда в Кундузе узнал о назревавшем заговоре беков-моголов. Сегодняшний мятеж — это старый нарыв прорвался.

— Все мы виноваты, повелитель, — сказал наконец Касымбек. — Мир всегда был такой: предатели губят честных и невинных.

Ханзода-бегим снова с криком бросилась на тело ребенка:

— Я по горло сыта этим вашим миром! Хватит! Похороните меня вместе с сыном!.. Уйду в другой мир! Вместе с Хуррамом уйду!