Замысел шаха и Наджми Сони — установить господство Ирана в Мавераннахре — хранился в глубокой тайне, союз с Бабуром вроде бы оставался в силе, но уже по первым впечатлениям от встречи с Наджми Сони, по его почти нескрываемому пренебрежению, коварные планы чужеземцев Бабуром чувствовались.
Два меча — кизылбашей и потомков Шейбани — скрестились друг с другом в Гиждуване. Бабур шел вместе с Наджми Сони, но, поняв, что ключи к победе держат в своих руках суннитские султаны, вывел свое войско из кровавой игры и снова ушел в Гиссар.
Наджми Сони и сам пал на поле гиждуванской битвы. Кизылбаши были частью уничтожены, частью попали в плен, а часть их утонула в Амударье при беспорядочном бегстве.
Вот оно и оправдалось, ожидание неведомой беды! И страх, что поселился полтора года назад в душе Ханзоды-бегим, а потом на время исчез, теперь ожил снова в эти тяжелые дни поражений.
Бабур через Байсун прошел в гиссарский Каратаг и остановился на ночь — семь тысяч нукеров, семья, обоз — в небольшой долине у подножья гор. Юрта, в которой спала Ханзода-бегим с сыном и служанкой, находилась рядом с Бабуровой.
Перевалило за полночь, когда Ханзода-бегим неожиданно проснулась от топота коней и истошного лая собак. Вздрогнув от испуга, услышала злобные крики снаружи:
— Бей! Бей! Убивай рофизийцев проклятых!
В глубине юрты тускло теплилась лампада.
— Это враги напали! Враги!
Хензода-бегим, Хуррам и служанка были вмиг на ногах.
Бегим, уже в сапогах, всовывала в рукава чапана руки сына, когда заостренный конец стрелы пробил плотный войлок, но ее раздвоенный хвост — оперенье — застрял в отверстии. Мать, охваченная ужасом, прижала сына к груди, а мальчик — уже выше материнского плеча — с интересом смотрел на острый кончик стрелы, что несла ему смерть.
— Эй, где стрельцы! Ходжа Калонбек! Касымбек! Тахир! Обороняйте гарем! Берегите детей!.. Стреляйте! Стреляйте!
У личной охраны Бабура были кремневые ружья, — пожалуй, самое устрашающее в те времена оружие и редкое, дорогостоящее, — их приобрел Бабур у кизылбашей.
Вот одно из них загрохотало неподалеку, потом начали палить сразу несколько. Ханзода-бегим осмелела настолько, что уже почти спокойно закончила одевать сынишку, не забыв навесить ему сверху чапана ремень с нарядным кинжалом.
На кошмяной стене юрты висел колчан Хуррам-шаха с десятком стрел. Мальчик тут же повесил его на плечо и взял в руки свой лук.
Звуки битвы, конечно, испугали одиннадцатилетнего мальчика, но вместе с тем пробудили в нем боевой азарт. С детства впитал он в себя воинственный дух отца, хотел поскорее вырасти и проявить отвагу в бою. За ним даже была попытка побега в дядино войско, когда Бабур воевал в Бухаре. Бабур тогда вернул его домой вместе с наставником, впрочем похвалив за пристрастие к воинскому делу. Сын перенял от матери горячую сестринскую любовь, которую она питала к Бабуру. От тех преданных повелителю душой и телом людей, кто обучал его, Хуррам постоянно слышал о доблестях Бабура. Так и получилось, что сын Шейбани-хана с каждым днем проникался все большей любовью к дяде и ненавистью к его врагам, шейбанидовым отпрыскам.
Он ненавидел тех, кто сейчас с криком: «Ур!.. Кир!» («Бей, истребляй!») — налетел на их стоянку и хотел выпустить в них все стрелы из своего «шахского» колчана. Мальчик кинулся наружу и откинул полог юрты, хотя старая нянька-рабыня с возгласом: «Ой-ей, повелитель мой, куда вы, стойте!» — успела схватить его за ремень, чтоб затянуть обратно. Но ей это не удалось: Хуррам был смелый мальчик.
— Пустите меня! Слышите! Пустите меня! Я хочу помочь дяде, мирзе Бабуру! Пустите!
Личная охрана Бабура выстрелами из ружей и стрелами остановила врагов, не подпустив их к юртам, в которых находились женщины и дети. К юрте Ханзоде-бегим Тахир подвел двух коней, жестко сказал:
— Высокородная бегим! Юный шах! Садитесь! Скорее!
Ханзода взглянула на сундуки и узлы:
— Неужто все вещи оставить?
— Будем живы — добро наживем! Садитесь быстрее! Так приказал повелитель!
С неба светила полная луна. Вот при свете ее показалась у выхода из белой юрты Мохим-бегим с пятилетним Хумаюном на руках. Касымбек, сидевший верхом, нагнулся, взял к себе мальчика, укутал его ча-паном.
Убедившись, что Ханзода-бегим в седле (Хуррам вскочил на коня раньше всех), Тахир позаботился о том, чтоб усадить на коней и свою жену с десятилетним сыном Сафаром.
Женщины и дети, защищенные кольцом нукеров, возглавляемых Касымбеком, двинулись из лагеря в единственную сторону, где еще не шел бой, С трех остальных сторон сквозь грохот выстрелов, лязг КЛИНков, стоны раненых, фырканье и ржанье лошадей доносились яростные крики:
— Долой неудачника Бабура!
— Сам стал шиитом и нас хочет опоганить! Не выйдет!
— Долой его!.. Бей!
— Уничтожай их под корень!
Ничего не понимая, Ханзода-бегим спросила у Касымбека:
— Что за враги выкрикивают эти гадкие слова?