— Видишь ли, девочка, в Австралии как бы сохранился тот мир, который существовал в давние времена. По нему можно изучать прошлое планеты — со всеми ее переходными формами жизни. А то, что увидел Семуэл, не застывший сколок былого, а нормально развивающаяся природа, только, в силу каких-то обстоятельств, получившая иное направление эволюции. Это весьма ограниченная — не более трети Ирландии — территория, отрезанная от всего мира пустынями. Она буквально перенаселена фантастическими видами млекопитающих и теплокровных пресмыкающихся. Естественно было бы предположить, что в борьбе за выживание они должны были бы уничтожать друг друга, но этого почему-то не произошло: там, вероятно, выработаны свои правила сосуществования. В этой стране встречаются животные с высоким уровнем интеллекта, внешний вид которых, тем не менее, далек от человеческого. Семуэл Дарнлей обнаружил там нечто, являющееся по своей сути растением, но главенствующее над разумными формами животной жизни.
— Такого не бывает! — решительно заявила Ребекка. — Вероятно Семуэл попал в лапы шаманов, и они замутили его разум!
— И эти растения способны мыслить? — отмахнувшись от замечания старой дамы, спросила отца Мьюриэл.
— Семуэл впрямую об этом не пишет. Он лишь утверждает, что они обладают способностью защищаться и побеждать, руководствуясь некими таинственными способностями, которым нет аналогий в нашем мире. Пожалуй, это можно условно назвать свободой выбора.
— Но если они умеют нападать, значит могут и ходить? — изумилась Мьюриэл.
— В том смысле, как это понимаем мы, конечно, нет, — улыбнулся ее изумлению Гертон. — Но они способны к быстрому горизонтальному распространению корневой системы и стремительному росту стеблей из любой точки почвы. Это, согласись, существенно лучше примитивного наземного передвижения: при таком способе обеспечена абсолютная скрытность нападения.
Возмущение тетушки Ребекки достигло предела: ее бы воля — она немедленно сожгла бы в огне камина крамольное письмо!
— Либо Семуэл лишился рассудка, либо попал в царство Бегемота[1]
! — всплеснув руками, воскликнула она, имея в виду тот факт, что церковь считает Бегемота одним из воплощений Сатаны.— А я как раз и намерен проверить это, дорогая тетушка, — словно о чем-то давно решенном проговорил Айронкастль.
Его краткое замечание круто изменило настроение всех, сидевших за столом.
— Еще чего не хватало! — испугалась старая дама. — Неужели ты хочешь, сломя голову, помчаться к этому безумцу?
— Конечно. Разве я могу не откликнуться на зов друга? — Он поворошил листки письма. — Семуэл ждет меня.
— А что станется с твоей дочерью, если ты сгинешь там вместе с бродягой Дарнлеем? — чуть ли не запричитала Ребекка.
Гертон растерянно перевел взгляд на Мьюриэл, но не успел ответить на нападение тетки — Мьюриэл опередила его.
— Я решила поехать с отцом, — твердо сказала она.
В комнате воцарилась тишина. Девушка взглянула на застывшие лица старших и рассмеялась.
— Ну что вы так переполошились? — спросила она. — Я же участвовала с отцом во многих экспедициях — ив Скалистые горы, и в Аризону, и даже на Аляску! Разве вы забыли об этом? Я же не хуже тебя, отец, переношу все тяготы кочевой жизни и по выносливости не уступаю парням. Будь я сыном, ты же с радостью взял бы меня с собой, верно?
— Конечно, я был бы счастлив иметь такого надежного спутника, как ты, — согласился Гертон. — Но опасности этого путешествия не идут ни в какое сравнение с прежними поездками, а ты все-таки девушка.
— Если бы это сказала тетушка Ребекка, я бы поняла. Но ты же современный человек! И кроме того, я не хочу, чтобы два года прошли в терзаниях и неизвестности. Поэтому я еду с тобой! А тетя Ребекка станет молиться за нас — и все окончится благополучно!
Спор, готовый было разгореться с новой силой, прервало появление слуги с подносом, на котором лежала визитная карточка. Гертон взял белый прямоугольник и прочел:
— "Филипп де Мара и Моника". Имя барышни дописано карандашом, — пояснил он и, обернувшись к слуге, проговорил: — Проводи господ в гостиную. — Затем радостно потер руки и чуть слышно прошептал: — Как это кстати!
Вся компания поспешила в гостиную. Там их уже ожидали те, кого Айронкастль называл "французскими родственниками" — Филипп и Моника де Мара. В семье Гертона их привыкли называть племянниками, хотя запутанные родственные связи едва прослеживали кровное родство между английской и французской ветвями обширного клана. Вновь прибывшие отличались молодостью, завидным здоровьем и обаянием, но высокий сероглазый Филипп явно проигрывал в обществе Моники, чья вызывающая красота непроизвольно притягивала внимание окружающих. Смоляными кудрями и загадочным взглядом миндалевидных глаз она напоминала Ребекке Штром Далилу, и старая дама вполне понимала Самсона, не устоявшего перед чарами подобной обольстительницы. Но если Далила сознательно применяла власть своего очарования, то Моника казалась равнодушной к производимому ею впечатлению, а это многократно усиливало ее привлекательность.