Звёздный час профессора Минорки

— Господин профессор — завзятый оратор, — констатировала тётушка Тереза, и Фёдор зарделся от похвалы, ведь тётушка впервые назвала его «господином профессором».

— Возможно, отчасти вы правы, — осторожно согласилась с их мнением фея. — Вдруг да… — и нервный тик её вроде бы чуть поутих.

Затем все четверо приникли к щелям корзины, вглядываясь в происходящее. Открывшееся их взорам зрелище превосходило всякое воображение.

Схватка на рынке была в самом разгаре. Сцепившиеся передовые отряды вызвали на помощь подкрепление, и теперь торговки и торговцы лупцевали друг дружку почём зря.

Мясники грозно размахивали гирляндами сосисок, молочники, держа на манер дискоболов твёрдые как камень, увесистые сыры, стеной пёрли на врага. Рыботорговцы извлекли несколько здоровенных рыбин, которые, заглотив рыбную мелочь, готовы были её изрыгнуть. Бойцы противной стороны ринулись в атаку, вооружённые огромными пучками крупной редиски.

Уж как они метелили, валтузили, колошматили, лупили друг дружку — любо-дорого глядеть!

Вскоре площадь, ставшая полем боя, была сплошь усеяна разломанными кругами сыра, раздавленными коробочками йогурта, карпами, в беззвучной жалобе разевающими рты… Боевой дух сражающихся, похоже, ослабел.

— Марш! Запе-вай! — вскричал Мясной Соус, желая разжечь в мясниках гаснущий огонь.

— Марш! — откликнулась в ответ Ильза Кочерыжка.

И мясники грянули боевую песню.

А торговки затянули свою.

— Ну, что я вам говорил? — просиял Фёдор Минорка. — Внимание! Сейчас увидите, как восторжествует власть искусства!

Мелодия обоих маршей, сорвавшись с уст певцов, взлетела ввысь, воспарила над площадью и, слившись в стройной гармонии, образовала двухголосый канон:

Лето, лето наступает,Кукушечка песню запевает. —

пели мясники.

Песню запевает,

Годики считает.Ку-ку, ку-ку-ку!Годики считает. —

подтягивали торговки.

Цветики расцветают,Пташечки порхают.Кукушечки кукуют,Голубки воркуют. —

выводили высокие голоса первой партии.

Лето, лето наступает,Кукушечка песню запевает. —

рокочущими басами повторяли свой припев вторые голоса.

И тут…

И тут, воспрянув духом, с новой силой оба лагеря схватились ещё ожесточённее. В воздух взметнулось облако пыли.

— …нюза певает! — оглушительно ревел Мясной Соус, вращая над головой связку сосисок и поливая молочниц ворчестерским соусом.

— Го дикисчи тает! — взвизгнула Кочерыжка и на разделочной доске, используемой ею в качестве щита, проворно нарезала намелко с полдесятка луковиц. — Го дикисчи тает! — задиристо повторила она и швырнула в глаза наступающих врагов накрошенный лук. Целый взвод работорговцев враз был выведен из строя: обливаясь слезами, они вслепую тыкались туда-сюда.

— Пта шечкипор хают… — с кровожадным видом надсаживался Филе Сома, и обоюдоострая сабля его зловеще сверкала.

— Вот вам и власть искусства, — упавшим голосом произнесла Эмилия.

— Курица тоже имеет право на ошибку, — прошептал Фёдор, совершенно раздавленный произошедшим.

— Подумать только — из-за сущего пустяка экие баталии разгорелись! — сокрушалась тётушка Тереза. — Дёрнула меня нелёгкая метёлку крутануть!

— Не зря я на дух не переносила покупателей вроде вас, — плачущим голосом произнесла Эмилия. — Оглянуться не успеешь, а они уже схватили товар и давай крутить-вертеть, а ты потом расхлёбывай. Разве можно с нежными метёлками так неделикатно обращаться?

— Нельзя, — покорно согласилась тётушка Тереза и в знак раскаяния опустила голову низко-низко, едва не касаясь земли полями шляпы.

— Я ведь во многих местах служила доброй феей. Осмелюсь заметить, Великая Кудесница — она для всех нас вместо матери родной — меня высоко ценит. И я в своей работе привыкла к тому, что есть существа добрые и злые, что одни правы, а другие — нет. Потому тебе всегда сразу ясно, как поступить. А в данном случае — кто плохой, кто хороший? Кто прав, кто виноват? Уму непостижимо, что здесь происходит: бум-бам, стук-бряк, пиф-паф! Если невозможно отличить добро от зла, то что прикажете делать доброй фее? Я должна вмешаться, но каким образом? Кто мне объяснит? С у-ума с-спятить м-можно… — у Эмилии вновь потекли из глаз слёзы, и всё тело заколотила дрожь.

Пение снаружи вдруг смолкло, шум боя стих.

— Объявили временное прекращение огня, — всхлипывая, пояснила Эмилия, — затем проведут переговоры, взбодрятся и начнут по новой. Чего ради? Где тот ч-чудо-источник, где груды серебра и злата, где алмазные россыпи? Ничего этого и в помине не осталось: торчит посреди площади убогий водопроводный кран с хлорированной водой. И ведь все прекрасно знают, но тем не менее… К ч-чему об эт-том г-говорить, т-только попусту расстраиваться. Без метёлки сидеть нам тут под корзиной до скончания века, а я окончательно выйду из доверия у Великой Кудесницы.