Звонок из Мемфиса

О том, что Иосиф Виссарионович, Мао, Будда, Христос – воплощения Шивы, Эстом узнал на спецсеминаре «Сталинизм и Индуизм в политической работе» в Министерстве. Курс повышения квалификации длился неделю. Но через полчаса после начала первого доклада Богли перестал понимать русский язык. Дворецкий доставил ему коньяк в театральной фляжке, и обучение пошло легче, тяжесть слов не портила вице-премьеру настроение, наоборот, он выходил с лекций веселым и жизнерадостным. После недельных занятий Эстом выбрал для себя вероучение, название он забыл, которое внушало последователям, что любое умствование есть признак расстройства. Осознав ум как психическую болезнь, Эстом начал опасаться сложностей, на совещаниях говорил просто, ясно: «Сахар сладкий, соль соленая, масло масляное, экономика экономная, а деньги – народные». При этом он старался не усложнять, редко ошибался, слыл человеком начитанным, тонко образованным. Как Богли ни старался, он не осилил ни одного произведения великих советского и китайского руководителей. Не смог справиться с Достоевским, Толстым, Чеховым, значительным рядом других классиков. Он заменил литературу речами Сталина, которые раскрыли ему личность Иосифа Виссарионовича как хитрого мистика и соответствовали представлению Богли, что сердце следует наполнить учением Сталина – Ленина. Только оно может вырвать человека из колеса Сансары, бесконечного цикла перевоплощений. Эстом обожал цитировать заученные фразы вождя, за что соратники считали вице-премьера сталинистом, способным открыто выражать мнение, на что они не решались. Так, на министерских планерках Эстом использовал мантру «Болтунам не место на оперативной работе» до пяти раз подряд. Заклинание прекрасно действовало при распределении бюджета в пользу комитетов и комиссий, которые он, разумеется, возглавлял. Если у оппозиции возникали возражения, чиновник прекращал дискуссии зикром: «У вашей ошибки есть место на кладбище». Цитаты были находкой Эстома, который еще в детстве запомнил главный урок деда, матерого партийного работника:

– Если спускался на землю Бог, им был Иосиф Виссарионович! А апостолами – Менделеев, Можайский, Ломоносов, Федоров, Королев, Пастер, Моисей, Курчатов, Гагарин, Вернадский… и супруга деда.

Иудой он называл Фрейда, потом добавил к нему Маркса. Со временем «Иуда» растолстел, вместив в себя неблагодарных родственников семьи, соседей и коллег, всех, кто попался по горячую руку.

Спорить с Богли в министерствах побаивались.

– Правильно, – говаривал Эстом коллегам, которые часто менялись, в то время как он продолжал оставаться при должности и часах «Полет на Венеру». «Надо быть большим смельчаком, чтобы быть трусом в нашем Правительстве». Друзья по службе, все как один, согласно кивали, опасаясь Богли, отчего тот получал огромное удовольствие.

Совершив двухчасовой перелет из Москвы, вице-премьер, утомленный, но пребывающий в добром расположении духа, подошел к лавке.

– Заходи, дорогой товарищ, гамарджоба! – обрадовался посетителю пожилой грузин, сидящий под пляжным зонтиком у входа. На смуглом лице появилась белоснежная улыбка – в ней скрывалось желание угадать, сколько денег прячется в кошельке клиента. Внутри полутемного подвальчика среди бочек и бутылок, на самом видном месте стояла скульптура Сталина во весь рост. Вождь держал в руках бокал и немой вопрос в глазах, который, впрочем, непрерывно повторял продавец вина. – Как много ты сегодня будешь пить?

– Что можете предложить?

– Ах, Вано, все самое лучшее.

– А что обычно пьют грузины?

– Все пьют. Воду хорошо пьют, – опешил продавец, не совсем поняв вопрос.

– Ну вот ваше особенное вино – какое?

– Я люблю, – сказал дед, – «Цинандали»! Оно как горный ручей. Свежее, холодное, ароматное, вах! Ты на Лазурном Берегу бывал, в Ницце?

– Бывал.

– Вот в Ницце такого нет.

– Ну давай.

– Не могу, этикетка кончилась!

Эстом засмеялся, эту шутку он часто слышал в Грузии, поэтому перестал считать ее за шутку.

– Тебе сколько литров? Пять, десять, двадцать? В какой бутылке?

Богли пробежал взглядом по стеллажам и увидел пузатую бутыль, в которой Гога подарил ему чачу. Боль воспоминаний отозвалась в нем. Он решил вернуть долг за кражу Медеи, если не грузину, то его чаче, разбив сосуд.

– Дайте мне вон ту толстую…

– Правильно, помоги мне.

Старик взял тару, черпак для розлива, и, подойдя к пластиковой бочке с вином, открыл ее.

– Держи воронку.

Пока дед переливал «Цинандали», Эстом послушно держал воронку, одновременно осматриваясь вокруг. На верхних полках он заметил несколько бутылок, внушающих доверие. Когда грузин закрыл емкость пробкой, Богли сделал вид, будто поднимает ее. Но тут же разжал пальцы. Бутыль выскользнула из рук, упала на пол и разбилась. Оскорбление, нанесенное Эстому, было отмщено.

Настроение у старика резко испортилось.

– Вано!

– Я уплачу, не волнуйтесь, – сказал Богли, состроив огорченную физиономию, в то время как дед бормотал про себя грузинские ругательства, разглядывая осколки. – Дайте мне вон те пять бутылок.

– Это французское, дорогое… – растерялся грузин. – Подожди.