Звук и ярость

Они говорят отец умрет через год если он не перестанет пить а он не перестанет он не может перестать после того как я после прошлого лета и тогда Бенджи отправят в Джексон я не могу заплакать не могу даже заплакать мгновение она стояла в дверях в следующее мгновение он тянул ее за платье и ревел его голос бил волнами от стены к стене а она вжималась в стену становясь все меньше и меньше и глаза на белом лице были как вдавленные в него два больших пальца пока он не вытолкнул ее из комнаты а его голос бил от стены к стене словно собственная инерция не давала ему остановиться словно для него не было места в тишине ревел

Когда дверь открылась, звякнул колокольчик, всего один раз. Звонко, чисто и негромко, в аккуратной полутьме над дверью, словно он был отлит так, чтобы издавать только этот один-единственный, чистый, негромкий звук, не снашиваясь и не требуя слишком больших затрат тишины для ее восстановления, когда дверь распахнулась в запах теплого свежего хлеба; маленькая замарашка с глазами как у плюшевого медведя и двумя косичками из лакированной кожи.

– Здравствуй, сестричка. – Ее лицо в сладкой теплой пустоте было как чашка молока, разбавленного кофе. – Тут кто-нибудь есть?

Но она только смотрела на меня до тех пор, пока не открылась еще одна дверь и не вошла хозяйка. На прилавке с рядами хрустящих геометрических форм под стеклом ее аккуратное серое лицо, ее волосы, гладкие и редкие на аккуратном сером черепе, очки в аккуратных серых ободках плывут, приближаясь, как что-то на проволоке, как денежный ящик в лавке. Она была похожа на библиотекаршу. Нечто среди пыльных полок упорядоченных непреложных фактов, давно отлученных от реальности, мирно иссыхающее, как если б дуновение воздуха, который видит свершение несправедливости

– Две вон таких, будьте добры, сударыня.

Она достала из-под прилавка бумажный квадрат, вырезанный из газеты, положила его на прилавок и вынула две плюшки. Девочка не спускала с них неподвижные немигающие глаза, как две черные изюминки, всплывшие в чашке жидкого кофе. Страна пархатых родина макаронников. Смотрела на хлеб, на аккуратные серые руки, на толстое золотое кольцо на левом указательном пальце под синеватым узлом сустава.

– Вы сами печете свои булочки, сударыня?

– Сэр? – сказала она. Вот так. «Сэр?» Словно на сцене. «Сэр?» – Пять центов. Еще что-нибудь?

– Нет, сударыня. Не мне. Вот этой барышне.

Ей не хватало роста, чтобы заглянуть через витрину, а потому она прошла к концу прилавка и оттуда поглядела на девочку.

– Нет, сударыня, она уже была здесь, когда я вошел.

– Негодница, – сказала она и вышла из-за прилавка, но к девочке не прикоснулась. – Что у тебя в карманах?

– У нее нет карманов, – сказал я. – Она ничего не делала. Просто стояла тут и ждала вас.

– Почему же в таком случае не позвонил колокольчик? – Она свирепо посмотрела на меня. Ей не хватало только пучка розог и черной доски за спиной с 2 × 2 = 5. – Спрячет под платьем, и не догадаешься. Ну-ка, девочка. Как ты сюда вошла?

Девочка ничего не сказала. Она уставилась на хозяйку, потом бросила на меня мимолетный черный взгляд и снова уставилась на хозяйку.

– Уж эти иностранцы, – сказала хозяйка. – Как она могла войти, чтобы колокольчик не зазвонил?

– Она вошла, когда я открыл дверь, – сказал я. – Он звякнул один раз за нас обоих. Отсюда ей до прилавка не дотянуться. Да, по-моему, она бы и не взяла ничего, если бы и могла. Правда, сестричка? – Девочка посмотрела на меня потаенным созерцательным взглядом. – Что тебе нужно? Хлеба?

Она подняла кулачок. Он развернулся, открыв пятицентовик, влажный и грязный от влажной грязцы, въевшейся в ее ладонь. Монета была сыроватой и теплой. Я почувствовал ее чуть металлический запах.

– Будьте так добры, сударыня, у вас есть булка за пять центов?

Она достала из-под прилавка вырезанный из газеты бумажный квадрат, положила на прилавок и завернула в него булку. Я положил на прилавок монету девочки и еще одну

– И будьте добры, еще одну такую же плюшку, сударыня.

Она достала еще одну плюшку.

– Дайте мне ваш пакет, – сказала она.

Я отдал ей сверток, и она развернула плюшки, и приложила к ним третью, и завернула их, и взяла монеты, и нащупала в кармане передника два медяка, и дала их мне. Я передал их девочке. Ее пальцы сомкнулись вокруг них, влажные и теплые, как червячки.

– Вы для нее купили эту плюшку? – сказала хозяйка.