Звук и ярость

Она пошла, держась под самым моим локтем. Мы пошли дальше. Все дома казались пустыми. Ни одной живой души вокруг. Та бездыханность, которая чудится в пустых домах. Но не могли же они все быть пустыми. Все эти комнаты, если бы можно было разом отсечь стены. Сударыня, вот ваша дочь, будьте любезны. Нет. Сударыня, во имя всего святого, вот ваша дочь. Она шагала рядом, под самым моим локтем ее лоснящиеся косички, и тут последний дом остался позади, а дорога, следуя изгибу берега, скрылась за забором. Из сломанной калитки выходила женщина, сжимая под подбородком концы головного платка. Дорога, изгибаясь, уходила дальше, совсем пустая. Я нащупал монету и отдал ее девочке. Двадцать пять центов.

– До свидания, сестричка, – сказал я и побежал.

Я бежал быстро, не оглядываясь. На повороте я оглянулся. Она стояла на дороге, маленькая фигурка с булкой, прижатой к грязному платьицу, с неподвижными, черными, немигающими глазами. Я побежал дальше.

От дороги ответвлялся проулок. Я свернул туда и вскоре перешел на быстрый шаг. Проулок вился по задам – некрашеные дома, где на веревках висело все то же пестрое белье самых неожиданных расцветок, амбар с провалившимся коньком, тихонько ветшающий среди корявых яблонь, неподрезанных и тонущих в бурьяне, розово-белых, жужжащих солнечным светом и пчелами. Я оглянулся. У начала проулка никого не было. Я еще больше замедлил шаг, моя тень обгоняла меня, волоча голову по бурьяну, заслонявшему забор.

Проулок свернул к запертым воротам, почти потерялся в траве, превратился в узенькую тропку, в рубец, сходящий на нет в молодой траве. Я перелез через забор, оказался в огороженной рощице, прошел через нее, уперся в новый забор и пошел вдоль него. Моя тень была теперь позади меня. Хмель и вьюнки там, где дома росла бы жимолость. Снова и снова, особенно в сумерках, когда шел дождь, мешая жимолость со всем этим, словно так было еще мало, еще недостаточно невыносимо. Как ты позволила ему целовать целовать

Я ему не позволила я его заставила и смотрит как я злюсь Что ты делаешь? Красный отпечаток моей ладони вспыхнувший на ее лице как включенный свет под твоей ладонью ее глаза наливаются блеском

Это не за то что ты целовалась. Локти девочки в пятнадцать лет отец сказал ты глотаешь словно у тебя в горле рыбья кость застряла что с тобой и Кэдди по ту сторону стола не глядит на меня. Это за то что ты позволила городскому хлыщу я ударил тебя будешь ты будешь теперь конечно ты скажешь телячья привязь. Моя красная ладонь вспыхивающая на ее лице. Что ты на это скажешь обдирая ее голову о. Стебли травы крест-накрест в ее плоти щекоча обдирая ее голову. Скажи телячья привязь скажи скажи

Я во всяком случае не целовала грязной девчонки вроде Натали Стена ушла в тень, а за ней – моя тень, я опять ее перехитрил. Я забыл, что река изгибается вдоль дороги. Я влез на забор. И она смотрела, как я прыгнул вниз. Прижимая булку к платью.

Я стоял в бурьяне, и мы некоторое время смотрели друг на друга.

– Почему ты не сказала мне, что живешь здесь, сестричка? – Булка постепенно разрывала бумагу, ее следовало бы завернуть в другой лист. – Ну так пойдем и покажи мне дом. – не грязную девчонку вроде Натали. Шел дождь, мы слышали, как он стучит по крыше, вздыхая в высокой сладкой пустоте сарая.

Тут? коснувшись ее

Не тут

Тут? Он не был сильным но мы ничего не слышали кроме крыши так будто это была моя кровь или ее кровь

Она столкнула меня с лестницы и убежала и бросила меня Кэдди

Тебе было больно вот тут когда Кэдди убежала тебе вот тут

О-о Она шла под самым моим локтем – макушка ее лакированной головы, булка, вылезающая из газетных лохмотьев.

– Если ты не вернешься домой сейчас же, то совсем замусолишь булку. И что тогда скажет твоя мама? Спорю на что хочешь я могу тебя поднять

Не сможешь я тяжелая