Звук и ярость

– Когда он тебе это велел? – сказала Дилси. – На прошлый Новый год, так?

– Я просто подумал, что вот посмотрю, пока они спят, – сказал Ластер. Дилси подошла к двери. Он посторонился, и она заглянула во тьму, пропитанную запахом сырой земли, плесени и резины.

– Хм, – сказала Дилси. Она опять посмотрела на Ластера. Он ответил ей ясным, невинным и открытым взглядом. – Не знаю, чего ты затеял, но только не дело, это уж верно. Решил изводить меня нынче, как все они, так, что ли? Ну-ка иди наверх к Бенджи, слышишь?

– Да, мэм, – сказал Ластер. Он быстро пошел к кухонному крыльцу.

– Э-эй! – сказала Дилси. – Принеси-ка мне прежде еще одну охапку дров.

– Да, мэм, – сказал он, пробежал мимо нее но ступенькам и направился к поленнице. Когда минуту спустя он вновь наткнулся на дверь, вновь невидимый и слепой за пределами своей дровяной ипостаси, Дилси открыла дверь и твердой рукой провела его через кухню.

– Только опять брось их в ящик, – сказала она. – Только брось!

– Я ж не нарочно, – пыхтя, сказал Ластер. – По-другому я ж не могу.

– Тогда стой и держи их, – сказала Дилси. Она начала снимать с груды по одному полену. – Что это на тебя нынче нашло? Сколько я тебя раньше за дровами ни посылала, больше шести плашек зараз ты не приносил, хоть тебя убей. Чего это ты хочешь у меня выпросить? Что, цирк не уехал, что ли?

– Нет, мэм. Уехал.

Она уложила в ящик последнее полено.

– Ну а теперь иди к Бенджи, как тебе было велено, – сказала она. – И я не желаю, чтоб на меня опять с лестницы кричали, пока я не позвоню к завтраку. Слышишь?

– Да, мэм, – сказал Ластер. Он исчез за внутренней дверью. Дилси подбросила поленьев в плиту и вернулась к доске для теста. Вскоре она снова запела.

В кухне становилось все теплее. И пока Дилси ковыляла по ней, собирая составные части завтрака, обдумывая его, пепельный оттенок, из-за которого в это утро казалось, будто ее кожа, как и кожа Ластера, слегка присыпана древесной золой, исчез, сменился глубоким глянцевитым тоном. На стене над буфетом тикали невидимые часы, доступные взгляду только вечером, когда зажигалась лампа, но и тогда загадочные и неисповедимые, потому что у них была только одна стрелка. С предварительным хрипом, словно откашлявшись, они пробили пять раз.

– Восемь часов, – сказала Дилси. Она остановилась и отклонила голову, прислушиваясь. Но не услышала ничего, кроме звука часов и огня. Она открыла духовку, посмотрела на противень с лепешками и так, нагнувшись, неподвижно ждала, пока кто-то спускался по лестнице. Она слышала, как шаги пересекли столовую, потом внутренняя дверь распахнулась и вошел Ластер, а за ним крупный мужчина, словно слепленный из вещества, частицы которого никак не желали прилипать друг к другу и к поддерживавшему их костяку. Его кожа была мертвенной, безволосой и опухшей, двигался он вперевалку, как ученый медведь. Его светлые и мягкие волосы были аккуратно зачесаны на лоб, как у детей на дагерротипах. Глаза у него были нежной васильковой синевы, толстогубый слюнявый рот полуоткрыт.

– Он замерз? – спросила Дилси. Она обтерла руки о фартук и потрогала его руку.

– Он, может, и нет, а я замерз, – сказал Ластер. – На Пасху почему-то всегда холодно. Я ни одной теплой Пасхи не упомню. Мисс Каролина говорит, чтоб ты не утруждалась, что она обойдется без грелки, если тебе некогда ее налить.

– О Господи, – сказала Дилси. Она задвинула кресло в угол между дровяным ящиком и плитой. Мужчина послушно подошел и сел в кресло.

– Сходи в столовую погляди, где я там грелку положила, – сказала Дилси. Ластер принес грелку из столовой, Дилси налила ее и отдала ему. – Сбегай наверх, – сказала она. – И посмотри, Джейсон проснулся? Скажешь им, что завтрак готов.

Ластер вышел. Бен сидел рядом с плитой. Он сидел обмякнув, совершенно неподвижно, и только его голова непрерывно подпрыгивала, пока он следил за движениями Дилси нежным смутным взглядом. Вернулся Ластер.

– Встал, – сказал он. – Мисс Каролина говорит, чтоб ты накрывала. – Он подошел к плите и растопырил пальцы перед плитой. – Встать-то он встал, – сказал он. – Только с левой ноги.

– Что еще приключилось? – сказала Дилси. – Ну-ка, отойди. Не загораживай плиты. Как я, по-твоему, буду завтрак собирать?

– Я замерз, – сказал Ластер.

– А ты бы об этом раньше подумал, когда в погреб лазил, – сказала Дилси. – Ну что там с Джейсоном приключилось.

– Он говорит, мы с Бенджи разбили окно у него в комнате.

– А оно что, разбито? – сказала Дилси.

– Он говорит, разбито, – сказал Ластер. – И что я его разбил.

– Да как же ты его разбил, когда она у него и день и ночь на замке?

– Он говорит, я камнями кидался, – сказал Ластер.

– А ты кидался?

– Нет, мэм, – сказал Ластер.

– Не смей мне врать, малый, – сказала Дилси.

– Да не разбивал я, – сказал Ластер. – Вот у Бенджи спроси. На кой мне его окно.

– Ну а кто ж его разбил? – сказала Дилси. – Это он себя разжигает, чтоб Квентин разбудить, – сказала она, вытаскивая из духовки противень с лепешками.

– Само собой, – сказал Ластер. – Чудные они. Хорошо, что я не из ихних.