100 магнитоальбомов советского рока

«Снег и тот же дождь / Я пью в полутемном кафе горячий эспрессо», — трепетно-тихо, с неожиданными паузами и продуманными акцентами пел Калачев. Его вкрадчивый сильвианоподобный вокал создавал на альбоме атмосферу туманности и словно являлся прообразом модной в 1990-х годах амбиентной музыки. Во всем этом сквозила какая-то теплота, доверительность и интимность.

«Ту нежность безумно трудно повторить сегодня, — говорит Женя спустя десять лет. — Возможно, она является даром того возраста, времени и совершенно уникального затишья перед страшным взрывом».

После выхода «Прикосновения нервного меха» «Оберманекены» оказались в ситуации «свой среди чужих, чужой среди своих». Они не имели шумного успеха в театральной среде из-за явной приверженности к рок-эстетике, равно как не смогли влиться в рок-движение вследствие своей камерности. «Московские театральные штучки», — пренебрежительно отзывались о творчестве «Оберманекенов» хмурые провинциальные рокеры, так ни разу и не прослушавшие альбом от начала до конца.

«Эта работа появилась чересчур рано и для многих явилась не просто эстетической диверсией, но и определенным вызовом существующей системе ценностей, — считает Анжей. — В опережающих временных особенностях этого альбома и состоит его уникальность».

Как писали впоследствии критики, под эти универсальные в своей вычурности песни можно было с равным успехом растлевать чужих детей и воспитывать собственных. Особенно остро подобные ощущения вызывают композиция «Девочка-подросток» (со стонущим саксофоном Орлова) и «Подземка» — одна из самых загадочных и закодированных песен, словно омываемая звуками океана. Затем следует пауза, и в наступившей тишине возникает инструментальная кода — как своеобразный мостик к будущему альбому «Нега и роскошь», украшением которого стал хит «Ночной портье»: «Нега и роскошь / Серебристая пыль кокаина / Зимние бабочки спят в гербарии глаз / Среди меха и перьев павлина / На обнаженном теле моей любимой».

Во времена, когда звукорежиссеры государственных студий при слове «оргазм» наотрез отказывались продолжать работу, музыканты «Оберманекена» воспевали боль, которая является частью любви, и любовь, которая продолжается за счет боли...

Калинов мост. Калинов мост (1987)

сторона A

Моя песня

С боевыми глазами

Девочка летом

Пойдем со мной

Отец работал

Во глубине сибирских руд

сторона B

Сансара

Ранним утром

Надо было

Дудки

Занавес

Первый альбом «Калинова моста», записанный в самом конце 1986 года, подводил итог новосибирскому периоду развития группы. Именно тогда и был заложен стилистический фундамент, который за последующее десятилетие, несмотря на все бури и громы, не претерпел существенных изменений.

Музыка «самой русской из всех русских групп» представляла собой замешанный на хард-роке и фольклоре утяжеленный ритм-энд-блюз. Агрессивно-победные «таежные марши» характеризовались мелодичным звучанием соло-гитары Василия Смоленцева, уплотненной ритм-секцией (Виктор Чаплыгин — Андрей Щенников) и энергично-напористым вокалом Дмитрия Ревякина.

На Ревякине в «Калиновом мосте» держалось многое. Приехав из Забайкалья, он поступил в Электротехнический институт (гнездо новосибирского рока) и под влиянием творчества «Воскресения» и «Машины времени» начал писать собственные песни. В итоге он стал автором почти всех композиций «Моста», которые исполнял под гитару в распевной манере с элементами блюзовой традиции.

На концертах Ревякин, стоящий у самого края сцены, ассоциировался с былинным русичем, вышедшим в расстегнутой косоворотке на поле брани сражаться со всевозможной нечистью:

«Мы пробудились от долгого сна, слух режут звуки тревоги / Кто охранял наш покой, кто нам строил берлоги?»

«На первых порах мы казались себе на концертах такими могучими сибирскими медведями, — говорит Ревякин. — Этот образ надо было как-то поддержать — и звуком, и общим настроением. Мы были молоды, из нас рвались наружу сердитость, задор, элемент понта и эпатажа. В нас присутствовало желание постоянной борьбы, и мы хотели поставить весь мир на колени».

«Мы воспринимали себя словно молодые ковбои или красноармейцы, — вспоминает басист Андрей Щенников. — Мол, всех порубим на скаку, поубиваем наповал. Мол, все очень круто».

В отличие от большинства групп ритм-секция «Калинова моста» выполняла не только номинально-структурные функции. Похожий на отставного ефрейтора Щенников, за спиной у которого была законченная музшкола по классу фортепиано, написал мелодию композиции «Моя песня» и инструментальный номер «Crazy». Долговязый и длинноволосый Чаплыгин, игравший до этого в хард-роковом «Ломбарде», был соавтором нескольких мелодий и автором песни «Ветер перемен», часто исполнявшейся тогда на концертах. Кроме того, на последующих студийных работах Чаплыгин эпизодически играл на губной гармонике и хомусе, а Щенников — на клавишах и трубе.