100 великих криминальных драм XIX века

Дело все-таки удалось передать в суд. Обвинителем выступал М.Ф. Громницкий, человек опытный и жесткий. А.Ф. Кони говорил о нем: «Сочетание силы слова с простотою слова, отсутствие всяких ненужных вступлений и какого-либо пафоса, спокойное в своей твердости убеждение и самое подробное изучение и знание всех обстоятельств и особенностей разбираемого преступления делали из его речи то неотразимое «стальное копье закона», о котором говорит король Лир. Почти по всем большим и сложным делам того времени, о котором я говорю, Громницкий выступал обвинителем, являясь не только достойным, но и опасным противником талантливых защитников, которых в изобилии выделяла из своей среды тогдашняя московская адвокатура!»

Но Кони, как всегда, поддавался лишь собственному субъективному впечатлению. Громницкий в этом деле не избежал и пафоса, и ошибок, связанных с недостаточно подробным изучением материалов следствия.

* * *

Московский окружной суд слушал это дело 10–11 февраля 1867 года. Но сразу стали происходить удивительные вещи. Те соседи, которые раньше при расспросах готовы были обвинить Мавру во всех смертных грехах, внезапно оробели и под присягой отказались от своих показаний. Экспертиза не смогла подтвердить анализ крови, обнаруженной на втором этаже дома: три эксперта даже не брались определить, сколько там крови и чья она – человеческая или нет.

Громницкий теперь рассчитывал воздействовать на присяжных показаниями Гриши Волохова и третьего брата Волоховых – Терентия, который видел, как Мавра что-то закапывала в погребе. Терентия видела еще одна их родственница Марья Волохова, и, по ее словам, когда Терентий сунулся в погреб, Мавра «вся побледнела и даже пот с ее лица стал капать». Якобы Мавра еще и сказала двоюродному брату мужа: «Что будет мне, то и тебе, на одной доске будем стоять».

Громницкий считал важным и то, что мать с сыном ушли из дома к соседям: соседи свидетельствовали, что она была сама не своя и говорила, что ее «ужас берет». Вообще-то опытный прокурор должен был понимать, что это последнее доказательство вовсе никаким доказательством не является. Но это был суд присяжных, поэтому речь шла только об одном – удастся их убедить или нет. И тут все зависело еще и от обвиняемой, ее поведения.

Но в этом обвинителю совсем не повезло: Мавра держалась с достоинством и была очень спокойна, что сразу понравилось присяжным.

Громницкий и виду не подал, что ожидал совсем другого. Он произнес пламенную речь – очевидно, именно такие его речи нравились эмоциональному А.Ф. Кони, – он попытался высветить ужасные отношения в семье, неприязнь соседей, явный умысел. Он, наконец, добавил, что кроме Мавры у тихого, пьющего мужа и врагов-то не было.

Урусов отражает удар

А дальше вышел князь Александр Иванович Урусов. Он был в то время еще совсем неопытным адвокатом. Впрочем, на А.Ф. Кони он тоже произвел впечатление: «Основным свойством судебных речей Урусова была выдающаяся рассудочность. Отсюда чрезвычайная логичность всех его построений, тщательный анализ данного случая с тонкою проверкою удельного веса каждой улики или доказательства, но вместе с тем отсутствие общих начал и отвлеченных положений… На этой почве он был искусный мастер блестящих характеристик действующих лиц и породившей их общественной среды».