100 великих загадочных смертей

Доклад Трусевича не установил ничего, кроме преступной халатности. Ведь гибель Столыпина неизбежно вела к уходу Курлова, Спиридовича, Веригина и Кулябко с занимаемых высоких должностей. Уже после Февральской революции Трусевич объяснил, почему нелепа версия о заговоре: «Умышленное убийство было бы бесцельно, потому что устранять Столыпина как политического противника у Курлова не было оснований; значит, единственный мотив мог быть карьеристический. Но ведь этим убийством он губил себя, потому что, раз он охранял и при нем совершилось убийство, шансы на то, чтобы занять пост министра внутренних дел, падали – он самую почву из-под ног выбивал этим и выбил…»

Даже если предположить, что Курлов и Кулябко прямо договорились с Богровым об убийстве Столыпина, они никак не могли поручиться, что агент, принадлежавший как-никак к анархистам-коммунистам, не передумает в последний момент и вместо премьера пальнет в совершенно безобидного, с точки зрения мнимых заговорщиков, министра народного просвещения или самого царя.

Трусевич обратил внимание, что Николай Яковлевич вдруг явился на квартиру к Богрову, хотя ранее Дмитрий Григорьевич предупреждал «террориста», что в его доме останавливаться никак нельзя из-за возражений родителей. Обратил внимание и на то, что полной нелепицей было отправлять Богрова в театр с целью выяснить приметы Столыпина и Кассо (Николай Яковлевич газет, что ли, не читал, где фотографии министров публиковались много раз), да еще тогда, когда в театре и так будто бы находились сообщники злоумышленников.

Однако все объяснилось просто. Богров, как мы помним, явился в охранное отделение в самый канун прибытия в Киев высокопоставленных гостей. И у Кулябко, и Курлова, и у остальных элементарно не хватало времени вдуматься в детали сообщаемого Богровым, сопоставить их друг с другом. Как признавал на следствии Богров, он «не опасался скорого разоблачения созданных им вымыслов, видя, что Кулябко, с одной стороны, слепо ему верит, а с другой – находится в такой “суматохе”, при которой не было возможности вникать в поведение и сущность заявлений его, Богрова».

Своей карьере Николай Николаевич Кулябко был всецело обязан дружбе со Спиридовичем, с которым вместе учился в Павловском военном училище (они были свояками, поскольку их жены – родные сестры), а также покровительству Курлова, в бытность которого киевским губернатором и был назначен в 1906 году шефом местной охранки. Слабым местом Николая Николаевича было как раз знание людской психологии, а без этого знания успешно работать с секретной агентурой практически невозможно. Преуспел Кулябко только в растрате казенных средств, выдумывал «мертвые души» в списке секретных сотрудников, чтобы получать за них жалованье. В ходе следствия усилия Курлова, Спиридовича и Веригина были обращены на то, чтобы доказать, будто билет в театр Кулябко вручил Богрову без их ведома. Дело в том, что согласно действовавшему циркуляру секретных агентов категорически воспрещалось допускать в места пребывания высочайших особ. Поэтому начальники Кулябко предпринимали просто героические усилия, чтобы снять с себя обвинение в нарушении этого циркуляра. Сам Николай Николаевич сначала признался, что он допустил Богрова в театр по приказу Курлова и с ведома Спиридовича и Веригина. Товарищ министра подобное категорически отрицал. На бывшего начальника киевской охранки оказали сильный нажим. Полковник Спиридович писал жене Кулябко (письмо попало в руки следователей): «Если меня посадят на скамью подсудимых, тогда и я вспомню, что у меня жена и ребенок, и отброшу я тогда всякую щепетильность и поставлю вопрос ребром о всей той конспирации, которую проводили относительно меня все 1 сентября. Хотели сделать без меня, ну и сделали, неважно только вышло». Шеф дворцовой агентуры явно намекал, что три других члена «великолепной четверки» стремились оттеснить его на второй план в деле с Богровым, чтобы самим получить причитающиеся награды, и поплатились за это. В конце концов Кулябко отказался от первоначального показания, заявив департаменту Государственного совета, что сенатор Трусевич неправильно приписывает ему утверждение, «якобы генерал Курлов, Веригин и Спиридович знали о допуске Богрова в Купеческий сад и театр. Этого обстоятельства, – заявляет Кулябко, – я не утверждал, а лишь высказывался предположительно». Трусевич, однако, остался непоколебим в своей уверенности, что Курлов был вполне осведомлен о присутствии секретного агента в местах появления императора и председателя Совета министров.