100 великих загадочных смертей

Сенатор Трусевич писал: «На первых допросах у судебного следователя Богров заявил, что он учинил нападение на Председателя Совета Министров с обдуманным заранее намерением, в силу побуждений политического характера, коими проникся после переезда в Петербург, и что он даже останавливался на мысли о Цареубийстве, но отказался от неё лишь из опасения еврейского погрома и нежелания дать этим актом повод к оправданию правительственной политики репрессий в отношении его единоверцев. При рассмотрении же дела военным судом Богров, изменив свои объяснения, показал, что в марте 1911 года к нему в Киев являлся анархист Лятковский и поставил его в известность, что факты предательства Богровым товарищей и растраты им партийных денег вполне установлены. 16 августа 1911 года к Богрову, по возвращении его с дачи, которую он занимал в местности Потоки близ Кременчуга, неожиданно прибыл анархист Виноградов и заявил, что его, Богрова, в партии “окончательно признали провокатором”, что предательство его получит широкую огласку во всех слоях общества и его, как шпиона, убьют. Вместе с тем Виноградов от имени партии предложил Богрову, в видах своей реабилитации, совершить террористический акт, указав на возможность убийства Кулябки или другого лица, по собственному усмотрению, во время предстоящих Киевских торжеств. Последним сроком исполнения этого ультиматума Виноградов назначил 5 сентября. По словам Богрова, выхода у него не оставалось, и он должен был принять предложенные условия. Отлично понимая, что для осуществления задуманного им преступления могут оказаться полезными связи его с охранным отделением и доверие, всегда оказывавшееся ему подполковником Кулябкой, Богров решил возобновить с ним сношения, измыслив рассказ о готовящемся будто бы покушении на жизнь Министров Столыпина и Кассо».

Анархист Пётр Лятковский действительно существовал, и через несколько дней после выстрелов в Киеве на основе показаний уже казненного Богрова киевские жандармы его арестовали, продержали полгода в той же тюремной камере, что и Богрова, и выпустили за отсутствием улик. В мемуарах Лятковский признал, что хорошо знал Богрова. Но обстоятельства их последней встречи изложил совсем иначе. Богров пожаловался ему, что товарищи подозревают его в провокаторстве, в связи с чем Лятковский предложил ему реабилитироваться. Богров по поводу возможных способов реабилитации не без иронии заметил: «Так вот, пойти и сейчас же на перекрестке убить первого попавшегося городового?» – и предложил, по словам мемуариста, более надежный способ: «Осенью (1911 года), как ему известно, будут в Киеве военные маневры, на которых будет Николай, а с ним, понятно, и Столыпин, до которого он предполагает добраться через свою связь с киевским обществом. Вы и товарищи еще об мне услышите».

Создается впечатление, что Богров стремился добиться от Лятковского санкции со стороны анархистов как партии на акцию по «реабилитации», но так и не получил её. И речь шла лишь об убийстве Столыпина.

Видный анархист Вячеслав Виноградов по кличке Степа за убийство офицера получил 15 лет каторги, но из Сибири бежал за границу. Похоже, рассказ Богрова о Степе – чистый блеф. Есть серьезные основания полагать, что в 1911 году Виноградов в Россию не возвращался. По агентурным данным, в 1910 году он собирался уехать в Южную Америку. Брат Богрова Владимир после революции категорически отрицал возможность того, что 16 августа 1911 года Виноградов будто бы посетил их. Признания о встречах с Лятковским и Виноградовым понадобились Богрову только для того, чтобы уверить судий, будто он действовал как бы от имени анархистов.

Существует, правда, версия, что, будучи юристом, Дмитрий Григорьевич подобными признаниями пытался отсрочить приведение в исполнение смертного приговора. Раз у террориста оказались сообщники, возникала необходимость в доследовании. Однако вряд ли убийца Столыпина был столь наивен.

Если Лятковский действительно попал в очень скором времени в руки полиции, то поиски Виноградова, что прекрасно знали судебные следователи, вполне могли затянуться если не до греческих календ, то до мартовских ид – революции 1917 года. Никто не стал бы откладывать казнь преступника, промедление с которой грозило массовыми беспорядками, ради призрачной надежды когда-нибудь устроить ему очную ставку со Степой.