1000 не одна ночь

Я прикоснулась к его плечу, и он вдруг сильно вздрогнул, а я посмотрела снова ему в глаза и опустила взгляд на рану. Это просто дыра и я зашиваю ее как и одежду. Продеть иглу, захватить материю, перекинуть иголку на другую сторону.

Когда сильно проколола край раны Аднан слегка вздрогнул, а я неожиданно для себя погладила его по груди, словно успокаивая, даже не знаю кого себя или его. Голая кожа под моей ладонью такая шелковистая и гладкая. Снова взгляд в его глаза и теперь уже вздрогнула я, потому что он не отводит от меня своих невыносимо зелёных глаз.

— В близи твоя кожа такая же прозрачно-белая как жемчуг. У моей матери было жемчужное ожерелье. Бусины были такого же цвета, как и твоя кожа. В твоей стране мужчины сходили по тебе с ума.

Не вопрос, а утверждение. Мне захотелось рассмеяться, и я не удержалась и усмехнулась уголком рта.

— Что смешного я сказал?

Я сдвинула края раны и чувствуя, как кружится слегка голова снова проколола кожу.

— В моей стране цвет моих волос слишком необычен, а цвет моей кожи вызывает отвращение. Мужчины никогда не сходили по мне с ума.

— Ловкая ложь.

Еще стежок и от нервного напряжения я повертелась у него на коленях, чувствуя, как затекла спина.

— Кем была твоя мать?

— Русской.

В этот момент я нечаянно его уколола, а он зашипел и сильно сдавил мои ребра руками.

Его руки на моих бедрах очень горячие, жгут через тонкую ткань. А я смотрю на его лицо и не могу оторвать взгляд, сжимая иголку что есть силы и тяжело дыша.

— Прости…я не хотела.

— Хотела. Но не сейчас, да?

Уголок рта вздернулся вверх, а глаза прожигали насквозь. Мне иногда становилось страшно что он читает мои мысли. Животный магнетизм, дикий, бешеный нрав совершенно не похожий на наш менталитет. И эта красота от которой становится и страшно, и больно одновременно. С ним не мог сравниться ни один мужчина из всех, кого я когда-либо знала. Когда он прикасался ко мне и зелень в его глазах начинала блестеть как изумруд на солнце у меня начинало жечь в груди и захватывать дух. Словно я на нескончаемом аттракционе и постоянно меня переворачивает вверх ногами. Я боюсь, меня тошнит от скорости и все же…есть в этом сумасшествии что-то ненормально притягательное.

— Нет. Я не люблю причинять боль. Она меня пугает…чужая боль. Мне в этот момент хочется умереть.

Взгляд стал до невозможного острым, изучающим, словно он сканировал меня и не верил тому, что я говорю.

— Люди боятся только собственной боли. Иногда боли своих близких. На остальных плевать. Многие с готовностью готовы отрезать кому-то руку и сожрать если голодны или отдать голодным детям.

Я отдышалась и принялась снова зашивать, аккуратно сжимая края раны. Его руки так и остались на моих бедрах, и он поглаживал их сминая пальцами.

— Возможно, есть и такие люди…но бывают и другие. Твоя мама…она разве была такой?

— Намекаешь, что из-за ее национальности она иначе смотрела на вещи? Ничего подобного. Твой мир навязывает тебе правила, по которым ты живешь, но если вдруг отменить кару за убийство и каннибализм на ваших улицах кровь польется рекой. Больше чем в этой пустыне. Моя мать за меня могла убить любого.

— А где она сейчас?

— Она умерла.

Я снова замерла и тут же продолжила шить дальше.

— Ты помнишь о ней. Значит она бессмертна.

Он вдруг схватил меня за подбородок и приблизил к себе.

— То дура, то невероятно умная, то нежная, то упрямая как ослица. Кто ты, Альшита? Боишься чужой боли и в то же время обрекаешь на боль себя саму. Иногда мне кажется, что ты притворяешься и мне хочется вскрыть тебе голову и достать твой мозг.

Гладит большим пальцем мою нижнюю губу, а я пытаюсь не обращать внимание и шить.

— Потом я вспоминаю, что ты можешь умереть и мне становится жаль с тобой расставаться.

Он говорил ужасные вещи вперемешку с изысканными комплиментами, прекрасное и в тоже время мерзкое.

— Когда-нибудь я тебе надоем, и ты со мной все равно расстанешься.

— Скорей всего именно так и будет.

Я закончила шить и замерла с иголкой.

— Я все.

В эту секунду в его руке блеснул нож, и я задержала дыхание, а он протянул его мне.

— Обрежь нитку.

Я с недоверием посмотрела на лезвие и его пальцы, а потом снова ему в глаза. Он вообще понимает, что дает мне оружие и я могу им воспользоваться. Вместо того, чтобы обрезать нитку вонзить ему в шею. Медленно взяла нож и посмотрела на пульсирующую венку на горле. Если ударить сильно он тут же истечет кровью. Мне даже не нужно рассчитывать силу удара. Его руки стиснули мои бедра и придвинули меня ближе. Так резко, что я тихо охнула, почувствовав промежностью твердость внизу. Сильнее сжала нож. И в ту же секунду он жадно прижался губами к моей шее. Неожиданно, невыносимо алчно, захватывая ртом кожу, прикусывая зубами, мнет мою спину, а язык чертит мокрую дорожку от ключицы вверх к мочке уха.

— Если ударишь сильно, то возможно даже убьешь с первого раза. Давааай, — поцелуями от плеча вверх к моей скуле и снова к шее, ладонь ложится на грудь и меня выгибает от невыносимого наслаждения чувствовать его ласку снова. — второго такого шанса я тебе не дам. Хочешь убить — убей.