12 новых историй о настоящей любви (сборник)

– Надо это выкинуть, – говорю я и поднимаюсь на ноги со своей жалкой слойкой в руках. Мусорный контейнер стоит на другом конце пляжа, где проходит граница между травой и песком. Я отряхиваю свои обрезанные шорты, босиком бегу к контейнеру и выбрасываю слойку.

Я вытягиваю руку перед собой. Джем каким-то образом оказался у меня на локте, оставив там липкое пятно. По пути к воде я лавирую между визжащими детьми и задремавшими на солнце взрослыми. Несколько человек одеты в джинсы и рубашки с длинным рукавом, как будто они случайно забрели на пляж и зачем-то решили остаться попотеть.

Прохладная вода ласкает мои ступни, лижет пальцы, поднимается к лодыжкам. Я захожу чуть глубже, чтобы окунуть руки. Смывая липкий джем, я смотрю вдаль: волны колышутся тихо, почти незаметно. Может, пойти дальше – выйти в озеро Мичиган и уплыть прочь? Не так, как моя мама после флакона антидепрессантов, а просто куда подальше… В жизнь, где мне не надо будет все время смотреть, как люди бросают меня.

Когда я дохожу до нашего места, там стоит Джиллиан, помогая Одри стряхивать песок с пледа. Что она тут делает? Как это она так быстро здесь оказалась? Меня не было-то всего пять минут. До чего ловко она влезает всюду – они с Одри ведь еще и года не встречаются. Я делаю глубокий вдох и притворяюсь, что не замечаю их неестественных улыбок.

– Привет, Рашида! – говорит Джиллиан, улыбаясь еще шире. – Как дела?

– Нормально. Хорошо, – говорю я.

Одри сует сложенный плед под мышку. Снова смотрит на меня, и я понимаю, что должна что-то сказать, чтобы им с Джиллиан не было так неловко, но не могу себя заставить.

– Я была тут поблизости и решила подвезти вас домой, – говорит Джиллиан.

– Здорово, – отвечаю я. – Спасибо.

Она больше не пытается со мной говорить. Я тащусь за ними к машине, глядя в спину Джиллиан и грызя ноготь на большом пальце. У нее спортивное телосложение – Одри говорит, она весь колледж занималась бегом, – и толстые темные косы. Кожа светло-коричневая, того оттенка, который заставляет людей задаваться вопросом, не мулатка ли она. Свое имя она произносит с жесткой «Дж», которое всегда мне напоминает жужжание отбойного молотка.

Джиллиан усаживается за руль своей старой «Тойоты» и разблокирует пассажирскую дверь, которая снаружи, видимо, не открывается. Интересно, если они поедут на этой машине в Сан-Франциско, она будет ломаться в каждом штате, через который они будут проезжать? И не пожалеет ли Одри, что согласилась на этот переезд, который явно омрачит их совместное будущее.

– Эй, – тихо окликает меня Одри перед тем, как открыть дверь. Она касается моего плеча, чтобы заставить меня оторвать глаза от асфальта и посмотреть ей в глаза. – Я люблю ее. Я хочу, чтобы ты знала: я бы не уехала, если бы не была в этом уверена. Но я уверена. Я слишком люблю ее, чтобы остаться.

Любовь.

Какое дурацкое слово. Она и меня любит, но по-другому, и этого недостаточно, чтобы она осталась.

Три недели спустя, когда вся квартира Одри завалена коробками, а в холодильнике у нее остались только одинокое яйцо и банка маринованных огурцов, я стою в доме ее родителей и жую кусочки сыра, стоя в столовой возле стола.

Одри не хотела, чтобы мы устраивали шумные проводы. Это не в ее стиле. Она ненавидит привлекать к себе внимание, возможно из-за своей активистской деятельности. Она привыкла столько всего делать ради других: организовывать митинги, связываться с политиками, собирать средства в пользу некоммерческих организаций. Но ее мама настояла на прощальной вечеринке, так что скоро в доме тети Фарры и дяди Говарда в Роджерс-парк соберутся все родственники, друзья и теперь уже бывшие коллеги Одри и Джиллиан.

Еще рано, и я все еще жую сыр, когда замечаю, как Одри стоит в другом конце комнаты у проигрывателя и вместе с Джиллиан перебирает пластинки. Джиллиан радостно взвизгивает при виде одной из них, и я смотрю, как Одри склоняется к ее плечу, чтобы посмотреть, что она такое нашла. Я закидываю в рот еще кусок чеддера и сокрушаюсь, что мне так тяжело хорошо относиться к человеку, которого любит моя кузина. Да оно и не было бы так тяжело, если бы из-за любви к Джиллиан Одри не нужно было уезжать от нас.

Вдруг из колонок начинает играть музыка, и дядя Говард подходит к столу с закусками, качая головой в такт.

– А говорят, нынешняя молодежь ничего не смыслит в музыке! Только не моя дочь! Моя девочка, – он щелкает пальцами, делая акцент на этих словах, – знает великих.

– А я впервые это слышу, – признаюсь я, пожимая плечами и не улыбаясь, потому что с дядей Говардом необязательно притворяться, что у меня хорошее настроение.

При всей своей неутомимой веселости он не из тех людей, кто постоянно напоминает, что нужно быть благодарным за то, что мы имеем. Он искренне ищет во всем светлую сторону, даже после всех ужасов, которые повидал за почти шестьдесят лет в Чикаго.

– В таком случае тебе полагается бесплатная лекция про мотаун, – говорит он, дернув за козырек твидовой кепки, нахлобученной на его бритую голову. – Marvelettes – одна из величайших женских групп всех времен.

– Лучше, чем Supremes?