Он притворно ахает и оглядывается через плечо, потом склоняется ко мне поближе.
– Никогда не говори этого при своей тете. У нас на эту тему идут жаркие споры. – Я улыбаюсь, но лишь слегка. Он кладет руку мне на плечо и говорит: – Здорово будет ездить в Сан-Франциско, правда? Сможем выбираться отсюда, когда тут холодно и мерзко.
Я смотрю на Одри, которая теперь стоит у проигрывателя одна, уставившись в телефон. Она всегда хорошо выглядит, но сегодня она еще и принарядилась в черное кружевное мини-платье с длинным рукавом. Блестящие темные волосы уложены в гладкий пучок. И губы снова накрашены.
– Разве в Сан-Франциско не холодно? – спрашиваю я, вспомнив, как однажды мама вернулась оттуда с выставки в августе и сказала, что ей пришлось купить там свитер.
Дядя Говард улыбается мне, и по его улыбке я понимаю: он знает, что мое ворчливое настроение никак не связано с ним. Потом он отворачивается, переключив внимание на вазочку с оливками.
Я иду на кухню за стаканом воды, но резко останавливаюсь в дверях. У кухонного стола спиной ко мне стоят Джиллиан с каким-то парнем. Я собираюсь развернуться и уйти, пока они меня не заметили. Это ведь и ее прощальная вечеринка, но поскольку я не могу сказать ей ничего приятного, лучше мне просто держаться от нее подальше.
Но тут я наступаю на скрипучую половицу, и они оба оборачиваются. Теперь уж не уйдешь.
– О, привет, Рашида! – с сияющим видом восклицает она. На столе возле ее локтя стоит синий пластиковый стаканчик, а рядом открытая бутылка водки и кувшин с апельсиновым соком. – Знакомься, это мой брат Пьер.
Первое, что бросается мне в глаза, – ямочка у него на подбородке. Она такой идеальной формы, что меня так и тянет коснуться ее пальцем. Но в нем все хочется рассматривать снова и снова: от гладкой кожи глубокого темного оттенка до очков в толстой черной оправе и теплых карих глаз за ними.
– Привет! – он шагает через всю кухню ко мне и протягивает руку. – Рашида? Приятно познакомиться!
Я знала, что у Джиллиан есть брат, но не знала, что он моего возраста. Или что он
Джиллиан у раковины кашляет и хихикает, и тут я понимаю, что Пьер все еще стоит передо мной с протянутой рукой, а я так и не сказала ни слова и не двинулась с места. Просто молча пялюсь на него. Я вытираю ладонь о подол расклешенной юбки в цветочек и пожимаю его руку. Слегка улыбаюсь ему, искоса глянув на Джиллиан, которая делает большой глоток из синего стаканчика, и говорю:
– И мне приятно познакомиться.
Джиллиан указывает на бутылку.
– Тебе налить?
Я смотрю на нее, выпучив глаза.
– Шутишь?!
– Не хочу хвастаться, но я делаю отличную «отвертку», – смеясь, отвечает она.
– Не самая лучшая идея, Джиллиан. Тут же вся моя семья!
За исключением отца, разумеется. Он должен был уже приехать, но, видимо, слишком хорошо проводит время за ужином с Бев. От этой мысли меня подмывает воспользоваться предложением Джиллиан, но вообще-то я не особо люблю выпивку. Я как-то пробовала пиво и пару коктейлей, втихаря сделанных из того, что удалось найти в оставленных без присмотра барных шкафчиках, но в основном от алкоголя меня просто клонит в сон.
Пьер смотрит на меня, изогнув бровь, будто не веря, что я так грубо говорю с его сестрой.
Впрочем, она, похоже, не обижается, а если и обижается, то водка это маскирует. Она улыбается той же улыбкой, как тогда на пляже, закрывает бутылку и говорит:
– Ты знаешь, где меня найти, если вдруг передумаешь.
После чего выходит из кухни.
Обойдя Пьера, я отправляюсь за бутылкой воды. Мне кажется, надо что-то ему сказать – что угодно, чтобы с его лица исчезло это выражение, – но в голову ничего не приходит, так что я тоже выхожу.
По пути в туалет я встречаю тетю Фарру, которая сидит на нижней ступеньке лестницы. Вид у нее не то чтобы озабоченный – просто сидит, прислонившись к перилам и уставившись на собственные руки. Но в ее позе чувствуется такая грусть, что я сажусь рядом. На стене напротив висит огромный семейный портрет в деревянной рамке: Фарра, Говард и маленькая Одри, в те времена, когда она еще носила в волосах розовые заколочки.
Я кладу голову тете на плечо.
– Мне вроде как хочется, чтобы сегодняшний вечер поскорее закончился, но в то же время не хочется, потому что тогда до ее отъезда останется всего пара дней.
Сейчас мне уже легче быть рядом с тетей, но поначалу, после смерти мамы, мне было тяжело на нее смотреть. Они с мамой сестры и были очень похожи друг на друга. Не внешне – у тети пышные формы, как у меня, а мама была высокой и худощавой. Мне достался мамин красновато-коричневый цвет кожи, а у Фарры кожа светло-коричневая, как у Одри. Но оказалось, что у них ужасно много общих манер, чего я раньше никогда не замечала. Тетя в точности как мама теребит мочку уха, когда о чем-то сосредоточенно думает, и так же покусывает дужку очков, когда волнуется.