12 шедевров эротики

Он сел рядом с ней, совсем близко. Она вскрикнула:

– Ах, олень!

Поезд проезжал Сен-Жерменским лесом, и она увидела испуганную косулю, которая одним прыжком перескочила аллею.

Пока она смотрела в открытое окно, Дюруа наклонился к ней и прильнул к ее шее долгим поцелуем – поцелуем любовника.

Она не двигалась в течение нескольких секунд; потом подняла голову:

– Вы меня щекочете. Перестаньте.

Но он не отнимал своих губ и нежными, долгими, возбуждающими прикосновениями ласкал своими завитыми усами ее белую кожу.

Она отодвинулась:

– Перестаньте же.

Он обхватил правой рукой ее голову и, повернув к себе лицо, накинулся на губы, как ястреб на свою добычу.

Она продолжала вырываться, отталкивая его, освобождаясь из его объятий. Наконец, это ей удалось, и она повторила:

– Да перестаньте же.

Он не слушал и снова обнял ее, целуя жадными дрожащими губами, стараясь опрокинуть ее на диван.

С большим усилием она вырвалась и быстро встала:

– О, перестаньте же, Жорж. Мы ведь не дети и отлично можем подождать до Руана.

Oн сидел весь красный, охлажденный ее разумными словами. Потом к нему снова вернулось его хладнокровие, и он весело сказал:

– Хорошо, я буду ждать, но до самого приезда вы не услышите от меня и двадцати слов. Подумайте хорошенько – мы проезжаем сейчас только Пуасси.

Она ответила:

– Я буду говорить одна, – и спокойно села рядом с ним.

Она подробно изобразила ему, какая жизнь ждет их по возвращении. Они будут жить в той же квартире, где она жила со своим первым мужем; к Дюруа перейдут также обязанности и жалованье Форестье в редакции «Vie Française».

Впрочем, еще до свадьбы она, с точностью делового человека, договорилась с ним обо всех подробностях финансовой стороны их жизни.

Они вступали в союз на условиях раздельного владения имуществом, и все возможные случайности – смерть, развод, рождение ребенка или нескольких детей – были предусмотрены. Молодой человек, по его словам, имел четыре тысячи франков; но из этой суммы полторы тысячи были взяты в долг. Остальное было плодом сбережений, сделанных им за этот год в предвидении счастливого события. У молодой женщины было сорок тысяч франков, которые, по ее словам, оставил ей Форестье.

Упомянув о своем первом муже, она похвалила его:

– Это был очень расчетливый, очень аккуратный, очень трудолюбивый человек; он сумел бы быстро разбогатеть.

Дюруа не слушал ее больше, занятый другими мыслями.

Иногда она умолкала, погрузившись в раздумье, потом продолжала:

– Через три или четыре года вы сможете зарабатывать от тридцати до сорока тысяч в год. Столько бы получал и Шарль, если бы он не умер.

Жорж, которому наскучили наставления, ответил:

– Мне кажется, мы едем в Руан не для того, чтобы вспоминать о Шарле.

Она слегка ударила его по щеке.

– Это правда. Я провинилась.

Она засмеялась. Он сложил руки на коленях, как благонравный мальчик.

– У вас глупый вид, – сказала она.

Он ответил:

– Я играю роль, к которой вы сами меня только что обязали, и я из нее больше не выйду.

Она спросила:

– Почему?

– Потому что вы берете на себя управление всем домом и даже моей особой. Это, впрочем, подобает вам, как вдове.

Она удивилась:

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что в качестве опытной замужней женщины вы должны просветить меня, невежественного холостяка. Вот и все.

Она воскликнула:

– Это уж слишком!

Он ответил:

– И все же, это так. Я ведь не знаю женщин, а вы, как вдова, знаете мужчин, – вот вы и займетесь моим воспитанием… сегодня вечером или даже сейчас, если хотите.

Она развеселилась.

– О, если вы полагаетесь в этом на меня!

Он произнес тоном ученика, отвечающего урок:

– Да, да, я полагаюсь на вас. Я надеюсь даже, что вы дадите мне серьезное образование… в двадцать уроков… десять по элементарным предметам… чтение и грамматика… десять высшего курса… по риторике… Ведь я ничего не знаю…

Это ей очень понравилось, и она вскричала:

– Ты глуп.

Он продолжал:

– Если ты говоришь мне «ты», я последую твоему примеру и скажу тебе, моя дорогая, что люблю тебя все больше и больше, что любовь моя усиливается с минуты на минуту и что путь до Руана кажется мне слишком долгим!

Он говорил теперь с актерскими интонациями, с забавными ужимками, смешившими молодую женщину, привыкшую к непринужденным манерам и шуткам литературной богемы.

Она поглядывала на него искоса, находя его поистине очаровательным, испытывая желание, похожее на то, которое является при виде спелого плода на дереве, но в то же время удерживаемая рассудком, советовавшим ей дождаться обеда и насладиться этим плодом в должное время.

Она сказала, немного покраснев от волновавших ее мыслей:

– Мой милый ученик, поверьте моему опыту, моему большому опыту. Поцелуи в вагоне ничего не стоят. Они только расстраивают желудок.

Покраснев еще больше, она прошептала:

– Не следует жать хлеб незрелым.

Он засмеялся, возбужденный намеками, которые чувствовались в словах, произносимых этим прелестным ротиком. Он перекрестился, шевеля губами, словно шептал молитву, и объявил:

– Отдаю себя под покровительство святого Антония, оберегающего от искушений. Теперь я как бронзовый.