«13-й апостол» Византии и Крестовые походы

Вслед за этим пришел черед и Константинопольского латинского патриарха. По условиям предварительного соглашения было решено, что если Латинским императором станет француз, то патриарх обязательно должен быть из венецианцев, и наоборот. Так и произошло – вскоре в Константинополь прибыл некий клирик Томазо Морозини (1204—1211) – маленький и непомерно толстый человек, а вместе с ним и свита из духовных лиц. Морозини под восторженные крики крестоносцев был провозглашен Константинопольским «патриархом». Он и венчал Балдуина в Святой Софии императорской короной 16 мая 1204 г.[1236]

Затем этот греконенавистник и редкий сребролюбец приказал вскрыть гробницы древних Римских царей и вынести из них все драгоценности. Осквернению подверглась и гробница святого императора Юстиниана I Великого, тело которого оказалось нетронутым тлением. Но данное обстоятельство не остановило грабителей. Вслед за этим «патриарх» повелел переплавить медные статуи, украшавшие Константинополь – прекрасная иллюстрация культуры западных клириков[1237]

. Только медная квадрика коней, ныне украшающая площадь святого Марка в Венеции, была сохранена по просьбе Дандоло – тот являлся более тонкой натурой[1238].

После окончания торжеств граф Балдуин Фландрский отправил послание папе, в котором уведомлял Иннокентия III о захвате Константинополя, подчинении Риму «схизматиков» и своем избрании Латинским императором.

Забыв о том, что официально он был против похода на Константинополь, Иннокентий III проникновенно ответил, что «радуется о Господе содеянному чуду для хвалы и славы Его имени, для пользы и чести Апостольского престола и для выгоды и возвеличивания христианского народа». Понтифик призвал все духовенство (как западное, так и восточное, поскольку папа полагал себя кафоличным главой всей Церкви), всех государей и все народы подчиниться Балдуину и защищать его. Однако останавливать 4й Крестовый поход на Константинополе папе очень не хотелось, для чего имелись веские причины.

Вопервых, понтифик искренне полагал, что теперь сам собой должен стать вопрос о единой Священной Римской империи, которая, как он полагал, имеет только одного главу – его самого, как преемника апостола Петра; мысли вождей Крестового похода на этот счет пока еще не были ему известны.

Вовторых, хотя сердце его переполнялась радостью оттого, что «Божья кара» пала на «схизматиков»византийцев, но все же в глазах остального европейского мира крестоносцы воевали с христианами и благословил их Римский папа. Едва ли это способствовало духовному авторитету Апостольской кафедры. Только продолжение 4го Крестового похода и взятие Иерусалима могло реабилитировать и папу, и крестоносцев.

Поэтому папа Иннокентий III выразил надежду, что, создав себе надежную базу в Константинополе, пилигримы могут с чистой душой отправиться в Египет, а оттуда в Иерусалим, дабы достойно закончить свое начинание. В другом письме Балдуину понтифик прямо написал: «Хотя нам, конечно, приятно, что Константинополь вернулся к повиновению своей матери, святой Римской церкви, однако, нам приятнее, если бы Иерусалим был возвращен под власть христианского народа».

Каково было, вероятно, его разочарование, когда он узнал, что лишь малая толика участников 4го Крестового похода решила выполнить свой долг пилигрима до конца. Так, в Сирию прибыл Готье де Монбельяр, женившийся вскоре на дочери Амори II Лузиньяна Бургони, и граф Бертольд II фон Катценельнборген вместе со своим товарищем Эрихом Германцем. Наоборот, множество сирийских франков (более сотни рыцарей и около 10 тысяч колонистов), уставших ждать помощи из Европы, отправились в Латинскую империю, надеясь на лучшее будущее[1239].

Более того, папа испытал первое недоумение и гнев, когда узнал, что его собственный легат Петр СенМарсельский без всякого согласования с понтификом издал от лица Римского епископа декрет, по которому все крестоносцы, принявшие участие в штурме Константинополя, освобождались от обязанности продолжать путь в Святую землю. Таким образом стало всем очевидным, что 4й Крестовый поход не имеет никакого отношения к войне с Исламом и единственной его целью являлось завоевание земель, принадлежащих христианам. Трудно представить событие, которое могло бы так унизить Апостольскую кафедру и уронить ее честь[1240].

Настроение понтифика еще более ухудшилось, когда он узнал подробности захвата Константинополя и содержание договора о разделе Византийской империи. Понтифика разочаровала та немаловажная деталь, что в договоре ни словом не был упомянут Римский папа, да и Балдуин не спешил просить у Рима признания своего императорского титула. Даже новый латинский патриарх был избран без консультаций с папой – немыслимая дерзость, вопиющее игнорирование прав Римского епископа в глазах Иннокентия III[1241].