14 друзей хунты

— Та щас, блябуду, наварю такого яда, шо зубы посинеют, брати́ш, понял-да. Гы. Бо я шота попутал и встрэтил не по-людски, щас исправим.

— Базар-вокзал)

Пока Борода одевался менять нашего нового знакомого, мы сами нашли, что нам надо, и пошли заниматься делами. На ВОПе порядок, БМП в капонире с теплым двигателем (греют через каждые несколько часов), к туалету и мусорной яме прометены тропинки в снегу. Накрытый масксетью уазик. На веревке висит мерзлая термуха и пиксельные штаны. Под блиндажом аккуратно сложены дрова. Рядом место для костра, притрушенное снегом. С пулеметного гнезда нам приветливо помахал рукой пулеметчик. И мы ему, конечно, тоже помахали)

Когда почти заканчивали работу, близ блиндажа показался наш блатной, лопатой расчистил место для костра, а веником — импровизированный стол из ящика. Присел на корточки, поколдовал и через две минуты загорелся огонь, а через три над ним повис закопченный котелок с водой.

Напарник сопливил, температурил, и я его отправил пить «Колдрекс» в теплый блиндаж. Сам пошел к костру, где сел на поваленную колоду. Мороз не напрягал, руки отогрелись и стало очень по-домашнему тепло. «Бывает же», — подумалось.

— Та я щас такой чай забабахаю, шо смотрягам централов не снился, у меня есть хароший, волонтеры загрэ́ли, еще осталось, — приговаривал Димон (так его звали), роясь в нагрудном кармане бушлата. — О, сука!

После этих слов на ящик, который «стол», хлепнулся пакетик из-под турникета с кругляшками зеленого листового чая внутри.

— Это, братан, Индия, натуральная, — доверительно сообщает собеседник, сопровождая реплику взмахом руки с татуироваными пальцами, и продолжает:

— Я кентюне с Тархуна (соседний опорник) маякнул, должен на чай подтянуться, старый чифырыст-гы.

Достаю пачку «Кэмэла», два «Сникерса» и кладу на стол. Это событие не проходит незамеченным для блатного:

— Опа-джя, грева братские и замолодюхи заморские нарысавались-гы!

Из блиндажа вылезает одетый в фуфайку и смешную шапку мужичок лет пятидесяти с носом-картошкой. Шапка делает его похожим на гнома, а нос-картошка, фуфайка и невысокий рост еще больше усугубляют ассоциацию.

— Я тоже з вами буду чай.

— Опана, чайки, кароче, на ништяки начинают слетаться, понял, братан. От босяк, садись уже.

Гном садится на перевернутое, вмерзшее ведро и закуривает «Прилуки». Какое-то время стоит тишина, из звуков — только потрескивание дров в морозном воздухе. Тишину прерываю я:

— Так вы тут без офицеров? Шо по обстановке?

Блатной чухает затылок:

— Да нима никого. Сами, кароче. Но у нас тут порядочек (действительно), бухалин и наркота под запретом. Ну, наряды-сериалы-семечки. Как у людей. А по обстановке — как у всех. Позавчера грусти нам с миномета накидали, сука, канистры 3 штуки пробили волонтерские, жалко. А вчера мы вышли на краюшек зеленки, отогнали чертулаев, бо… о, кент едет.

По скользкой дороге на велосипеде с автоматом за спиной к нам ехал заросший чувак в бундесе, смешно расставляя ноги, шоб не ебнуться на снегу.

Котелок как раз закипел, и Димон засыпал туда все содержимое пакета, после чего накрыл сверху крышкой от майонезного ведерка (олівьє, мабуть, кришили на Новий год).

Встреча кентов.

— Димооон! Ебать мой лысый череп! Еще не подох, падлюка старая.

— Та не дождешься, собака бешеная-гы.

— А че на улице, пацанов в хату не прыглашаешь, да.

— Та не, мы просто в блиндажах не курим, понял. Обнимаются.

Из карманов вновь прибывший выкладывает шоколадные конфеты. Мужик-гном уходит в блиндаж и возвращается с блюдом, на котором лежит халва. Блатной из голенища ботинка достает нож и режет халву на кубики, а «Сникерсы» на пластинки, шоб всем было. Потом Димон переливает чай в чистую эмалированную кружку.

— Кароче, поехали, пацаны.

Сделав два глотка из кружки, он передал ее молчаливому, улыбающемуся гному. Тот бросает в рот с редкими зубами конфету, разжевает ее и тоже делает два глотка. Дальше моя очередь… Горячая кружка греет руки, пар теплым тихоокеанским бризом окутывает лицо… закрываю глаза и делаю глоток. Чай действительно отменный. Терпкий, ароматный и «честный», как обстановка, в которой он пьется. Делаю еще глоток, как бы закрепляя результат, и отдаю кружку велосипедисту. Через два круга «литряка» я подкурю сигарету, а Димон встрепенется и со словами: «Нада, блябуду, амэрыки твоей покурыть, наверну себе, шо панты в Техасе, прикинь-гы» — потянется к пачке.

Я улыбаюсь и пододвигаю пачку.

— Кури, братан.

Мы еще долго будем сидеть и трещать, много, очень много смеяться и немного серьезно говорить. Пока из блиндажа не выйдет мой товарищ.

— Все, пацаны, благодарочка за чаюху, я погнал. Димон, там еще полпачки сигарет — бери, будешь себе наворачивать про Техас.

— О, подгон босяцкий, благодарствую. Лады́, будете проходить мимо — проходите мимо, мало́й-гы.

И мы ушли… На полпути напарник спросил:

— Я шото не пойму, вы чифир пили?

— Ну, не совсем, Леха, скорее, «ку́пчик», но хороший, сука. Индия)

— Что вы в нем находите, блядь, не пойму…

— Традиции, Леха, церемония, — улыбаясь, сказал я. — Церемония, понимаешь?