«Рыбак рыбака видит от ларька». Аватары сбиваются в стайки. Вместе они пьют, пиздятся, делят пиздюлины, обоссанные спальники и хлеб. Тушенку не делят, пропивают. Еще они получают и зарплату, и атошные, валяются попидкущами, обоссанные-обрыганные, и позорят армию. Мою и вашу. Потом, конечно, оно где-то помашет четыреразаобоссанной убэдэхой и расскажет про котлы и сражения… Но это потом, а пока они защищают страну)
Насыщенность аватарами подразделений разная. Где больше, где меньше. Каждое подразделение борется или пытается. Видел аватаров привязанными, в клетке, в яме с помоями, с простреленными ногами, копающих, рубающих, метущих. Знаю о проблемных аватарах, которые пропали. Как? Ну вот делся куда-то и все. Бюрократия мешает от них избавляться быстро и весело. В последнее время их начали увольнять из лав ВСУ «через службову невідповідність». Всех бы… Но тут на другой чаше весов — комплектация подразделений ЛС и много других факторов. А иногда аватарами добивают план по контрактникам: аватару похуй, шо подписывать.
Но, судя по всему, рано или поздно аватарщина в армии исчезнет: с этим действительно борятся, бо любому адекватному командиру алкашня злоебучая не нужна.
Ггггы) Возможно, когда-то скажу молодому солдату на улице: «Та я ще при аватарах служив».
Аватаризмом поражен не только солдатско-сержантский корпус, среди офицеров их тоже немало, и иногда случается, что единственный аватар в взводе — это его командир). Пьяные офицеры бывают как агрессивные (такие рано или поздно получают пиздюлей), так и вполне мирные. С одним из таких мне как-то даже удалось обстоятельно побеседовать.
Это был конец весны, и мы только заехали в АТО, вроде третий день. Я по второму кругу.
Майским вечером, уставший и грязный после дня, проведенного в сборе и сопровождении заблудившейся техники и поиске проебавшихся на марше в сектор юнитов, я шел в магазин купить похавать.
Село как село, люди как люди, к военным привыкли за три года. Проезжающий мимо чувак на велике притормозил и показал мне рукой в направлении бурьянов:
— Там ваший п’яний сидить.
— Мої ноги миють і спать лягають, а то ваший, — улыбнувшись, ответил я.
— Ну, в формі такій, як у нашій армії, — остановился и начал пояснять мужик, изображая на себе пальцем пиксель. — Я ж дивлюсь, шо ви з пістолєтом, і кажу, шо ваш, воєнний. Він сидить там ховається, я з горо́ду йшов…
— Поняв. Де?
— А он там, біля бузини, за кукурузкой.
В тот момент я увидел, что кто-то действительно выглянул, посмотрел на нас и присел. Больше мужика на велике я не слышал, развернулся и пошел туда.
За бузиной на корточках сидел гладковыбритый мужик в форме. Когда он понял, что его обнаружили, встал и заулыбался.
— Здравствуйте, — сказал я, демонстративно расстегивая защелку кобуры.
Глаза мужика проследовали за моей рукой, и улыбка сменилась испугом:
— Чтовычтовы! Я свой, вот документы.
Он достал из кармана книжечку и осторожно протянул мне. Мужик был пьян: перегар, болезненный румянец на лице, туман в глазах… (алкоголік). Немного смущал опрятный вид, конечно.
— А от кого вы тут прячетесь, Николай Петрович?
— От вас. Увидел военного, а я пьян, стыдно, — опустив глаза, тихо проговорил офицер.
Я не мог понять, искренность это или игра. У лейтенанта была правильная речь, язык чуть-чуть заплетался, выбрит, форма постирана, не воняет…
— А пьяны чего? Зарплату прогуливаете?
— Грешен, грешен… А как вас зовут?
— Сергей.
— А отчество ваше?
— Просто Сергей.
— Хорошо. Так вот, знаете ли, Сергей, я просто устал.
— От чего устали, Николай Петрович? Служба тяжелая? Или война за три дня извела?
После этих слов он стыдливо опустил глаза и начал смотреть в землю
— Сергей, вы курите? Угостите сигаретой, я свои ребятам раздал. Да, точно, давайте посидим, покурим. Вы мобилизованный, Сергей?
Одной рукой он дотронулся до моего локтя, а другой пригласил присесть на траву. Его глаза были полны боли и доброты
— Я да, мобилизованный, а вы?
— Ага, и я тоже, — раскуривая сигарету и кивая головой, ответил Петрович. — Вы понимаете, я глубоко гражданский и мирный человек. Военкому говорил, что алкоголик, зачем вы меня берете, а он мне: «кадровый голод», «война»… У меня кафедра военная, вот и мучаюсь.
— А мучаетесь чего?