1794

— Днем — нет. Не верю. Днем я понимаю… даже почти уверен… моя так называемая болезнь — инквизиторская игра сознания, подсовывающая самые жуткие и самые неистребимые детские страхи, безошибочно выбирающая самые кошмарные картины. Подумай сама! Я слышал шаги чудовища по ночам, шаги, от которых тряслась земля. Уже потом, повзрослев, уговаривал себя: ничего страшного, ты слышишь собственный пульс, вот и вся загадка… Куда там… Тяжелые шаги за стеной, и помощи ждать неоткуда. Верю ли я в сказки? Конечно нет, но в эти ночные часы…

— Ты и сейчас…

— Да… Иногда, — поспешил он добавить и тут же сообразил: сестра очень умна и проницательна. Наверняка поняла — соврал.

На самом деле — каждую ночь. Каждую ночь он слышит эти шаги. Иногда сильнее, иногда слабее — но каждую, каждую проклятую ночь.

Конечно — разве она, с ее-то деликатностью, даст понять, что его раскусила?

— Мания… так определил доктор. Галлюцинации, которые со временем могут становиться все навязчивей и навязчивей. Сказал — бывает не так редко. Он якобы уже сталкивался с подобными случаями. Неспособность отличить фантазии от реальности. Да… не просто мания, сказал он. Паранойя. Мания преследования. Может проявляться очень по-разному, трудно вывести убедительные закономерности. Но что важно: он, дескать, ни разу не сталкивался со случаями выздоровления. Утешил, называется… После сумасшедшего дома, куда… ты лучше меня знаешь, как я туда попал… после сумасшедшего дома я понял: облегчение приносит только вино.

Эмиль произнес последние слова с закрытыми глазами и внезапно почувствовал тепло на своем плече… удивительно, успел он подумать, на дворе холодно, а рука теплая… и попытался вспомнить: когда она в последний раз до него дотрагивалась? И голос… мягкий, ласковый, как в детстве, когда она его убаюкивала.

— Если понадобится мой совет, прилепи записку на фонарь на углу Большой Западной и Скорняжного переулка… там три фонаря, прилепи на тот, что ближе к Большой церкви. Я гам прохожу каждый полдень.

Сняла руку с плеча и ласково потрепала по щеке.

— Если ты помнишь, Тезей победил Минотавра. А что помогло ему выбраться из лабиринта? Правильно. Нить Ариадны. Тебе, наверное, тоже стоит посмотреть своим фобиям прямо в глаза. Может, и избавишься.

— Вот оно что… тогда позволь спросить: кто из нас верит сказкам?

18

Кардель продолжал поиски до самого вечера. Несколько раз казалось — нашел, видит. В тех самых переулках, где видел ее и раньше. Тогда он смотрел, затаившись, как она спешит на базар или с базара. А сейчас… раз за разом бросался вдогонку девушке-служанке с большой корзиной, с такими же, как у Анны Стины, прямыми прядями волос под платком. Догонял, хватал за плечо и поворачивал к себе с несоразмерной, до смерти пугавшей несчастную силой. И бормотал бессвязные извинения. Она была и там, и тут… но то была не она.

Приближается ночь. Уже зажгли фонари. Запах горящего рапсового масла силен и неприятен. Жители шутят: света от фонарей мало, зато можно найти дорогу по вони: от одного фонаря к другому.

Впрочем, в Городе между мостами Карделю не нужен ни свет, ни запах. Он знает назубок каждый переулочек, каждый проходной двор, может пройти весь остров с закрытыми глазами и ни разу не заплутать. За каждой дверью — пьяные выкрики. Не успеваешь приоткрыть дверь очередного кабака, на тебя с руганью набрасываются посетители — закрой, мать твою, дверь, тут и так зуб на зуб не попадает.

Над ним смеются.

— Ты ведь только что искал какого-то пришившего жену юнца, или как? Теперь за ночной бабочкой охотишься. А завтра кто на очереди?

И даже те, кого он весьма убедительно заставляет раскаяться в своих шуточках, не могут дать внятного ответа.

Иногда он просыпается затемно. Еще не дунул стражник в свою поганую дудку, еще не выбил долгую барабанную дробь — хватит спать, пора на работу. Обычно он поворачивается на другой бок и засыпает, но не сегодня. Сегодня встал, встряхнулся — и начал приготовления. Направил нож, проведя несколько раз туда-сюда но кожаной подметке, и приступил к бритью — тяжелая работа, которую он выполнял редко, неохотно и почти никогда тщательно. Подбородок и щеки изрыты буграми и вмятинами, борода растет, как ей вздумается. Надо каждый раз долго искать угол атаки, чтобы добраться до очередного островка отросшей щетины. Никогда не угадаешь, как вести нож — сверху вниз, снизу вверх, спереди назад или, наоборот, сзади наперед? И главное, всегда по-разному. Начинаешь бриться — а ведь в тот раз волосы в этом месте росли по-другому… или только кажется? Опять надо примеряться. Вода ледяная, мыло почти не пенится, и нож, само собой, мог бы быть поострее — но он, сжав зубы и борясь с нетерпением, доводит дело до конца. Исцарапанные тупым ножом щеки горят, но кожа совершенно гладкая, если не считать бесчисленных шрамов. Потом, кряхтя, выволок из-под койки сундучок и достал предметы обмундирования: гетры, лосины и даже подвески. Почистил щеткой камзол, обратив в бегство вечных обитателей — жучков-кожеедов.