1794

И во всем облачении спустился на улицу. Еле увернулся от телеги ассенизаторов: из бочек щедро выплескивалось содержимое. Услышал хохот за спиной, но решил не связываться. Никакого вреда они ему не причинили. Через старый мост у шлюза Польхема перешел на Сёдермальм и двинулся по Хорнгатан к горе Ансгара.

Еще не видя Прядильный дом, он уже почувствовал его близость. Фасад — как гнойный нарыв в самом центре неприветливого, скалистого Лонгхольмена. Иногда ему даже казалось, что он чувствует тонкую, но неистребимую вонь гниения, которую распространяет это омерзительное заведение. Даже во времена активной службы в полиции нравов Кардель старался здесь не бывать. Закопченные окна, недоступные пыльной тряпке: изнутри их закрывают ржавые железные решетки. А за ними в холодных огромных залах в молчаливом отчаянии согнулись над прядильными станками несчастные женщины, и жужжание станков похоже на шум насоса, выкачивающего из них жизнь. Он тряхнул головой, попытался отделаться от мрачных мыслей, подошел к воротам и представился.

— Кардель. Двадцать четвертый номер. Ищу дежурного охранника.

— Хюбинетт валяется с насморком… — Дежурный прищурился, словно оценивая, стоит ли пришедший каких-либо усилий. — Петтерссона попробую найти. Если повезет.

Не так часто приходится Карделю видеть людей, не уступающих ему в размерах, но Петтер Петтерссон, пожалуй, даст ему фору. Настоящий бык, что ростом, что в ширину.

Мундир явно перешит: вставлены отличающиеся по цвету клинья. Но даже и эти меры мало что дали: при каждом резком повороте нитки издают предсмертный треск. От Петтерссона несет вчерашним перегаром — еще не успел выветриться.

Он выслушал Карделя, подозрительно и чуть ли не с насмешкой глядя на него налитыми кровью глазами на бледной с похмелья, отечной, будто непропеченной физиономии. Откинул голову и пожевал губами, точно попробовал произвести названное Карделем имя.

— Значит, хочешь узнать насчет Анны Стины Кнапп? Мол, зачем искать, если она и так у нас?

Петтерссон поднес ко рту бутыль, зубами выдернул пробку и выплюнул на пол. Сделал несколько больших глотков, одобрительно поднял брови и протянул Карделю. Кардель покачал головой.

— Знаю, знаю такую, — Петтерссон наклонился к Карделю через стол. — Имя знакомое. И Карделя тоже знаю… знаю, что ты за птица.

Он продолжил не сразу. Сначала допил бутылку до конца и швырнул в угол.

— Кардель… говорят, не из наших он, Кардель. Слишком гордый для такой работы. Хотя от жалованья не отказывается. И только гадать… С чего бы это Кардель вырядился в мундир, начистил перышки — и все для того, чтобы спросить про сбежавшую шлюху? А я-то думал, только я и помню ее по имени.

Петтерссон поднял ладонь такой величины, что вполне могла бы ухватить полбочонка. Кардель не ответил — он и так знал, что его ложь легко разоблачить. Зря понадеялся на вошедшую в поговорки тупость своих коллег по профессии. Что делать… образцовую тупость проявил не коллега, а он сам.

— И то, что ты наплел, — чушь собачья. Начальство порешило зачислить ее в умершие, хотя все прекрасно знают, что осклизлый труп, что нашли там, в подвале, — не ее. Ну и что? Им-то важно, чтобы сумма сходилась. Сколько было — сколько стало. Но я-то знаю… и, похоже, ты тоже знаешь, Кардель. Знаешь, знаешь, и у тебя есть свой интерес. А вот какой — тут только гадать.

Петтерссон прищурился и испытующе уставился на собеседника.

— Пусть Кардель меня простит, но, кажется, размышлять вслух никто пока не запрещал. Особенно с похмелья… Пока эта поблядушка, девица Кнапп, была у нас, ты ею не особо интересовался. Я, во всяком случае, не помню. И что это значит? А вот что: ты познакомился с ней после того, как она ускользнула. То есть она где-то в городе. Так и отсасывает прохожим по дворам. Или раком, но это подороже. Тебе что, понравилось? Опять захотелось?

Внезапно на уродливой физиономии Петтерссона расплылась мечтательная мина.

Кардель прекрасно понимал — сделать он ничего не может. С трудом сдержал закипающую ярость. Петтерcсон, должно быть, заметил, что слова его достигли цели, и издевательски ухмыльнулся.

— Я-то, конечно, уже и не надеялся с ней повстречаться. Наверняка уехала из столицы. А тут приходишь ты — и глянь: еще есть о чем помечтать! Вот спасибо так спасибо, Кардель-двадцать четыре! Смотри-ка, как вчера это было: стоит, глядит на мою плеточку и дрожит, как осиновый лист. Ты вернул мне надежду, двадцать четвертый! Если только она на Стадсхольмене, уж будь уверен… возобновляю розыск. И найду. Вопрос времени. А если сам увидишь ее раньше — попользуйся и приводи сюда. Хоть и скромное, но все же вознаграждение.

Петтерссон приподнял зад и со стоном наслаждения шумно пустил ветры.

— А теперь будь любезен, убирайся к чертовой матери. Тебе здесь делать больше нечего.

И в самом деле — что еще оставалось делать? Он встал и пошел к выходу, провожаемый хихиканьем петтерссоновских прихлебателей.

Дошел до предместья Мария. Машинально заглядывал за покосившиеся заборы и чуть не стонал от стыда: то, что и без того было скверно, он умудрился сделать еще хуже.