– Вы уверены, – говорит Корнилов негромко, – что мы с вами одинаково понимаем слова «любые меры»? Я спрашиваю это потому, что, имея возможность арестовать весь Совет разом в Таврическом, вы, однако, этого не сделали… Любые – это любые, Борис Викторович? Вы не пойдете на попятный? Вы готовы защищать мои действия перед Временным правительством?
Савинков откашливается.
– Вы говорите о… диктатуре?
– Я не собираюсь воевать с Временным правительством, – отвечает генерал с достоинством. – У меня есть и внешний и внутренний враг. Просто вы должны понимать, что для достижения результата некоторое время придется ходить по горло в крови.
– Нам? – спрашивает Савинков.
– Мне, – говорит генерал. – Это я готов исполнить роль мясника. В России не будет диктатуры в прямом смысле этого слова, но, боюсь, что со стороны разница не будет видна.
20 августа 1917 года. Петроград. Заседание Временного правительства
– Товарищи! – говорит Савинков, закрывая папку с докладом. – Как видите, положение дел в столице внушает опасение. Поэтому я считаю целесообразным говорить о введении в Петрограде военного положения!
В зале поднимается шум, но Савинков легко перекрикивает гул голосов.
– Еще минутку! Товарищи! Если бы я видел другой вариант справиться с большевиками, то предложил бы его. Но увы, я его не вижу! Александр Федорович! Я обращаюсь лично к вам: дайте свое персональное разрешение на ввод в Петроград военного корпуса!
Гул голосов усиливается. Керенский крутит головой, в руках у него кувыркается карандаш.
– Хорошо… – он проводит ладонью по лицу, словно стирая что-то с кожи. – Только утрясать все дела с Корниловым поедете вы, Борис Викторович!
– Разумеется!
Зал все еще гудит, но начинает затихать.
– Кого он планирует поставить на округ? – спрашивает Керенский. – Надеюсь, что не Крымова?
– Именно его, – отвечает Савинков. – Крымов – человек решительный и преданный Родине.
– Но он же просто перестреляет Советы, если они окажут сопротивление! Он даже в переговоры с ними вступать не будет.
– Именно так, – отвечает Савинков, и на лице его появляется удовлетворенная кошачья улыбка, но от тут же прячет ее. – Неужели, Александр Федорович, у вас есть возражения? Ничего не поделаешь! Чрезвычайная ситуация требует чрезвычайных мер.
8 сентября 1917 года. Могилев. Кадры хроники
Совещание у главковерха Корнилова. Вокруг стола офицеры. Корнилов у разложенной на столе карты. Рядом с ним – генерал Крымов.
Траншеи на фронтовой полосе. В траншеях пусто. Валяются напечатанные на плохой бумаге листовки, мусор.
Солдаты на митинге. Офицеры пытаются стащить митингующего с импровизированной трибуны, но солдаты не дают этого сделать.
Солдаты врываются в станционные помещения, вооруженные люди садятся на площадку паровоза. На станции толпа митингующих, ораторы сменяют друг друга. Над толпой вьются красные знамена.
Генерал Крымов наблюдает за погрузкой Дикой дивизии в поезд. Рядом с ним Корнилов. Генералы жмут друг другу руки. Крымов садится в штабной вагон.
Тот же поезд стоит в поле – пути перед ним разобраны.
Крестьяне под присмотром людей в папахах – ингушей, чеченов, казаков – укладывают рельсы.
Дикая дивизия входит в Лугу, местный гарнизон сдает оружие.
Перестрелка у станции Антропшино.
Митинг в Нарве.
Перед Дикой дивизией выступает оратор, говорящий на татарском языке. Потом начинает говорить чечен. Солдаты слушают, на лицах внимание.
Над толпой транспарант: «Да здравствует Всероссийский Мусульманский Съезд!». Толпа аплодирует. Офицеры пытаются командовать, но их не слушают.
Машина, в которой едет генерал Крымов, проезжает мимо митингующих, вышедших из повиновения полков. Дикая дивизия отказывается подчиняться приказам.
За столом, в своем штабном кабинете, сидит Корнилов. Перед ним бумага, чернильница и перо.
Перо скрипит, скользя по бумаге, и оставляет на ней строки: