1917, или Дни отчаяния

У штаба останавливается автомобиль. Из него выходят двое офицеров и двое солдат с винтовками.

Часовой заступает им путь, но один из офицеров разворачивает перед ним приказ.

– Читать умеешь? – спрашивает один из приехавших. – У нас предписание.

Они проходят вовнутрь.

В комнате – штабные офицеры.

– Мне нужен комиссар Иорданский, – говорит приезжий.

– Это я, – отвечает один из присутствующих в комнате.

– Тогда – это вам, – приезжий подает Иорданскому пакет.

– Что, собственно говоря, происходит? – говорит человек в генеральской форме, бородатый и спокойный, с густым низким голосом.

– Простите, Антон Иванович, – говорит Иорданский генералу. – У меня приказ от Временного правительства и комиссара Филоненко. Генерал Деникин! Вы и все ваши офицеры арестованы. Прошу сдать личное оружие.

Генерал встает.

– Однако, какое же дерьмо ваш Керенский, – говорит он брезгливо, отстегивая саблю. – Мстительное мелкое дерьмо. Попомните мое слово, такие, как он, мнят себя диктаторами, а на самом деле они – подножный корм. Травоядные побрезгуют…

– Простите, генерал… – повторят Иорданский.

– Бросьте, – отвечает Деникин. – Вам-то чего прощения просить? Вы в историю войдете как человек, который арестовал генерала Деникина в Бердичеве. Как герой исторического анекдота. Вы сторону выбрали, вам и отвечать…

12 сентября 1917 года. Зимний дворец. Кабинет Керенского

Керенский сидит за столом, работает с бумагами. Бумаг много, очень много. Пальцы Керенского в чернилах, словно у писаря.

Возле дверей кабинета шум. Дверь приоткрывается, слышен голос секретаря:

– Борис Викторович! Нельзя же так!

Что-то тяжело падает, потом входит Савинков.

– Ничего, что я без доклада, Александр Федорович? – спрашивает он.

Глаза у него страшные, полные холодным бешенством.

– Есть у меня к вам несколько вопросов…

Керенский напуган. Он изо всех сил хочет показать, что не теряет хладнокровия, но получается плохо – когда он кладет перо на письменный прибор, видно, что рука дрожит.

– Что-то случилось, Борис Викторович?

– Случилось. Где сейчас генерал Алексеев?

– А почему, собственно, вы спрашиваете у меня?

– Потому, что ты послал его арестовать Корнилова, с которым я, по твоей же просьбе, договаривался о сотрудничестве меньше недели назад. Потому, что ты предал генерала, Главковерха армии, которому я обещал твою поддержку. Потому, что нельзя просить человека о помощи, а потом делать его предателем перед всем миром.

Савинков не кричит, он говорит негромко, но голос его похож на шипение змеи.

– Что ты сделал, Саша? Что ты задумал? Ты что, демократ наш, корону на себя решил примерить?

– Да как вы смеете! – Керенский пытается вскочить, но Савинков за долю секунды оказывается рядом и нависает над военным министром. Борис Викторович не крупен сложением, но от его присутствия Керенский сжимается в точку.

– Как я смею? Сейчас я вам объясню, Александр Федорович! Сейчас я вам объясню, как объяснял предателям и провокаторам! Вы не забыли, кто я, Керенский? Мы не для того свергали тиранию, чтобы усадить в кресло еще одного узурпатора. Что вы задумали? Зачем позвали Корнилова с войсками в Петроград, а потом окрестили его заговорщиком?

– У меня информация…

– Какая информация? О чем? От кого? От Львова? Та чушь, что ты мне показывал?

– Корнилов задумал заговор… Он хотел… Он хотел стать диктатором, Борис! Неужели ты не видишь, что он манипулировал мной и тобой? Он хотел войти в город и арестовать Совет, Временное правительство…

– Ты бредишь, Саша? Лавр Георгиевич – один из порядочнейших людей, которых я знал! Он – человек чести, боевой генерал. Какой заговор? Ты же просил его ввести войска, чтобы не дать большевикам поднять голову, а теперь большевики тебя не волнуют? Что же ты делаешь? Перед лицом опасности ты готов арестовать единственного человека, который может противостоять и внешнему, и внутреннему врагу! Так кто ты после этого, Керенский? Ты посылаешь Алексеева арестовать Корнилова! Ты за моей спиной отдаешь приказ арестовать Маркова и Деникина! И все это ты организовал моими руками! Руками человека, которому Корнилов доверял…

– Я – политик, Борис Викторович! – говорит Керенский подняв глаза на Савинкова. Он внезапно обретает спокойствие. – Политик. Я не мыслю вашими категориями: порядочность – непорядочность. Я сделал то, что посчитал нужным для страны. Корнилов задушил бы ростки демократии. Он – солдафон, крестьянин, как бы не корчил из себя интеллигента. Демократия ему, как быку – красное. Большевиков он бы съел на завтрак, а нас на обед. Вы бы хотели реставрации? Вы бы хотели новой каторги для ваших товарищей по партии? Новых репрессий и ссылок? Или соскучились по эмиграции? А, Борис Викторович? Россия будет следовать идеалам либерализма, сколько б генералов мне не пришлось посадить за решетку! Я сохраню завоевания Февраля! Отпустите меня, Савинков!