1917, или Дни отчаяния

Ульянов после недолгих раздумий пожимает пухлую короткопалую ладонь Гельфанда.

Париж. Май 1916-го. Резиденция барона Ротшильда

Секретарь читает Ротшильду донесение.

– Встреча состоялась в Цюрихе, в ресторане «У озера». Объекты разговаривали весьма долго и внешне дружелюбно.

Ротшильд слушает внимательно, не проявляя эмоций. Он сидит за письменным столом, пальцы правой руки постукивают по столу, отбивая ритм.

– Расслышать их разговор не представлялось возможным, но, судя по рукопожатию в конце беседы, определенные договоренности были достигнуты. После ужина объект направился домой, где пребывал до утра.

– Скопируйте депешу, Моррис, – приказывает Ротшильд, – и отправьте ее в Лондон. Пусть у наших лондонских друзей тоже болит голова…

Февраль 1956 года. Москва. Архив КГБ СССР. Комната для чтения документов

– Забавно, – говорит Никифоров. – Прямо шпионский роман… Ты читал шпионские романы, Володя?

– Я как-то их не очень… – смущенно отзывается капитан. – Мне в жизни хватает…

Никифоров смеется.

– Ну да… А я, ты знаешь, люблю иногда. Особенно в дороге или на отдыхе. Расслабляет чрезвычайно… Но ведь мы с тобой не роман читаем. Это все делали настоящие живые люди, которые хотели добиться конкретного результата! И знаешь, чему я удивляюсь больше всего? Наивности этих людей!

– Простите?

– Наивности, капитан, ты не ослышался. Все они словно играют в смешную игру, а не живут. Только когда их убивают, они понимают, что все по-настоящему! А так… Мальчишки во дворе, играющие в войну…

Он берет со стола очередные желтоватые страницы.

– Смотри… 16-й, все плохо. Два года войны, страна измотана донельзя. Уже понятно, что самодержавие себя изжило: ткни – и упадет! О чем говорят у Гучкова? Помнишь?

– Естественно, – пожимает плечами капитан. – Я же подбирал вам документы, Сергей Александрович…

– Сергей! – поднимает указательный палец Никифоров. – И на ты! Мы же договорились!

– Хорошо, – соглашается капитан. – В петроградской квартире Гучкова его друзья и коллеги по Думе готовили заговор, целью которого было свержение царя.

– И как? – с иронией спрашивает Никифоров. – Свергли? Это не заговор, Володя. Поверь, я знаю, что такое заговор. Настоящий заговор! Этот исключительно курам на смех. Сумасшедший план! Совершенно провальный, тупой! Захватить царский поезд, взять царя в заложники и потребовать от него отречения! Тебе нравится?

– Ну, план как план. Не хуже любого другого! Могло и получиться!

– А в результате – назначить преемника самодержцу и организовать конституционную монархию. Это добившись отречения от Николая! Чудесно! Это лучший план заговора, который я видел, капитан. Лучший, однозначно.

– А что предложили бы вы? – в глазах капитана неподдельный интерес.

– Ну, – смеется Никифоров, – у меня школа другая.

– И все-таки? – не отступает капитан.

– Я бы сделал, как Ленин, – говорит Никифоров и улыбка сползает с его лица, словно расплавленный воск. – Я бы захватил поезд, убил царя и всех его ближайших родственников, расстрелял пару сотен его сподвижников и установил бы власть рабочих и крестьян. И я бы не ходил вокруг да около…

Он смотрит на даты на бумагах.

– Я не болтал бы два года, а действовал! Что толку, что эта банда трепачей просиживала штаны в квартире Гучкова? Они взяли власть? Они остановили нас?

– Так они взяли власть, Сергей, – говорит капитан. – Через несколько месяцев взяли. Добились отречения, получили в руки страну…

Никифоров скалится.

– Верно мыслишь, Володя. Нет для врагов никакого политеса. Есть цель, и ее надо добиться. Любым способом – главное добиться. Победить и обоссать труп врага. А кто думает иначе – для него есть теплое местечко рядом с такими вот героями англо-бурской войны. Местечко на свалке истории. Выигрывает тот, кто успевает ударить первым, Володя. Желательно бить насмерть. А заговор, который длится годами – это не заговор, это приятное времяпрепровождение в кругу будущих сокамерников. Понял? Ну, тогда давай смотреть дальше!

1 января 1917 года. Стокгольм. Квартира Парвуса

За богатым новогодним столом собралась вся семья Парвуса – жена, дети. Тут же за столом Якуб Ганецкий – узкоплечий, маленький, живой как ртуть, и его сестра – мадам Суменсон, именно о них Парвус рассказывал немецким резидентам совсем недавно.

Парвус поднимает бокал с шампанским, и все замолкают.

– 1917-й, – говорит он, – станет переломным годом. Годом больших надежд, дорогие мои. В этом году мы сломаем хребет царской власти и станем к рулю империи. Мы изменим эту страну. Этот год будет хорошим! Я в этом уверен!

Бокалы соприкасаются и звенят. Поднимаются вверх пузырьки в золотистом шампанском.

– За 1917-й, – говорит Суменсон. – За революцию.

– За революцию! За революцию! За революцию! – подхватывают остальные.

1 января 1917 года. Цюрих. Квартира Ульянова

Чудесный новогодний Цюрих, идет снег.