1917, или Дни отчаяния

– Очаровательная мадмуазель Ноэ… Месье Терещенко, позвольте представить! Виконтесса де Альгуе, супруга моего секретаря. Она любезно согласилась сопроводить меня сегодня на концерт Зилоти.

– Мадам… – Михаил целует виконтессе руку.

Обе пары стоят в фойе театра. Вокруг них почти никого нет.

– Пройдемся? – предлагает Палеолог.

Они медленно идут – мужчины чуть впереди, женщины на шаг сзади.

– И как вам Стравинский? – спрашивает посол у Терещенко.

– Если честно, месье Палеолог, я больше люблю балет… – говорит Мишель, улыбаясь.

– Вполне откровенно, – усмехается посол. – Мне произведение показалось неровным, нервным… Но, возможно, это обстановка так действует… Сегодня на Невском убили трех полицейских и трех манифестантов… А такой пустоты в театре я не помню за все годы своего пребывания в России!

– Я тоже такого не припомню, – соглашается Терещенко. – И неудивительно! Я едва уговорил Маргарит отвлечься. Ее пугают выстрелы в городе.

– Как вы относитесь к происходящему, месье Терещенко? Вы тоже, как ваш министр Протопопов, считаете события последних дней обычными беспорядками?

– Вы всерьез воспринимаете слова человека, который готов каждый день советоваться с духом Распутина? – вопросом на вопрос отвечает Мишель. – Конечно же нет, месье Палеолог! Мы имеем теперь дело с крупным политическим течением. Если император не даст стране скорых и широких реформ, то волнение перейдет в восстание. А от восстания до революции один шаг…

– Император провел два месяца в Царском Селе и только вчера перебрался в ставку, – замечает посол резонно. – Если не пользоваться языком дипломатии – это называется самоустраниться. Боюсь, что время для широких реформ уже упущено, месье Терещенко, а шаг, отделяющий восстание до революции, увы, сделан. Это я говорю вам не как официальное, а как сугубо частное лицо. Как посол Франции я желаю императорской фамилии здравствовать и долгого царствования, а вот, как человек, неплохо знающий историю, готов утверждать, что в лице Протопопова Романовы нашли своего Полиньяка… И это очень прискорбно и для меня, и для Франции.

– Понимаю вас, месье Палеолог. Если хаос в столице будет продолжаться, то ничем хорошим для России подобное не закончится… Я понимаю, что вы, как представитель союзной державы, не можете оставаться равнодушным.

– Собственно, об этом я и хотел вам сказать… Я много хорошего слышал о вас, месье Терещенко, и рад нашему знакомству, которое только укрепило меня во мнении, что вы – человек в высшей степени порядочный и ответственный… Дослушайте меня, я знаю, что говорю! Учтите, месье, если события начнут развиваться быстро, а они начнут, не сомневайтесь, то вам предстоит сыграть в них определенную роль. Полагаю, что соразмерно вашим талантам и роль будет значительна. Так вот, я очень прошу вас не забыть об обязательствах, которые налагает на Россию война.

– Вы можете положиться на меня, – говорит Терещенко серьезно. – Я никогда не забываю об обязательствах.

– Видите ли, месье Терещенко, – говорит посол, не отводя взгляда. – Мнение человека как государственного деятеля далеко не всегда совпадает с мнением того же человека, но как лица частного. Прав был ваш царь Алексей Тишайший – у царя и у человека грехи разные. То, что кажется вам сейчас совершенно естественным, может оказаться неприемлемым, как только вы вступите в должность. Поэтому хочу вам напомнить как частное лицо частному лицу: ту кашу из топора, что начинают готовить у вас на улицах, можно расхлебать только вместе с верными союзниками. Задача немцев – вывести вас из игры, оставив нас наедине с Германией, а вас – наедине с вашей революцией. Для осуществления этого плана они не пожалеют никаких денег, никаких сил.

– Я вас услышал, господин Палеолог.

– Называйте меня Морис, месье Терещенко, – вежливо улыбается посол. – А я, если позволите, буду называть вас Мишелем.

– Конечно же… Морис, вы меня очень обяжете!

– Ну а теперь, – говори Палеолог, – почему бы нам не вернуться в зал и не дослушать произведение вашего нервного гения?

После концерта. Площадь перед Мариинским театром

Из здания театра выходят Палеолог и Терещенко с дамами.

Площадь пуста. Перед входом только два автомобиля – Терещенко и посла.

Мужчины жмут друг другу руки. Дамы раскланиваются. Авто разъезжаются.

Автомобиль Терещенко

За рулем шофер. Мишель с Маргарит на заднем сиденье.

Машина едет по городу. Сугробы. Расстрелянные фонари. Забитые фанерой витрины. Фары рассекают тьму.

Маргарит прижимается к груди Терещенко.

– Какой страшный город, какая холодная страна… Мишель, я хочу уехать отсюда. Я боюсь… Я чувствую, что произойдет что-то страшное.

– Не выдумывай, – говорит он. – В России всегда что-то происходит и всегда это что-то оканчивается ничем. В этот раз тоже все обойдется, вот увидишь!

Машина Палеолога

Морис и виконтесса де Альгуе на заднем сиденье авто.