1918 год

Несколько человек уходят в боковой выход. Я вернулся в лабораторию кончать прерванную работу и не видел того, что было дальше. Думал, что сходка кончается.

Накопившиеся чувства искали выхода. Взяли трехцветные флаги, портрет Государя и густой толпой двинулись к Зимнему дворцу. Через несколько дней на Невском в витрине одной из фотографий появились снимки, собиравшие много публики. Было на что посмотреть. Коленопреклоненная толпа черных пальто перед громадой дворца. Над студенческой толпой национальные флаги.

В университете говорили о том, что манифестацию перед дворцом устроила кучка академистов, не имевшая право действовать от имени студенчества. Опять были разбросаны прокламации относительно «измены традициям». Я не был на площади, но, судя по фотографиям, толпа была настолько велика, что академисты могли составить лишь малую часть, даже при условии, что они мобилизовали все свои силы.

Впечатление от манифестации студентов получилось огромное, несмотря на то, что, вообще говоря, прочие манифестации успели к этому времени порядком надоесть.

Если можно было еще спорить о том, могут ли вставшие на колени перед дворцом считаться выразителями взглядов большинства студентов, то относительно собрания в актовом зале двух мнений быть не могло. Там пела «Боже Царя Храни» и кричала «ура» студенческая масса, готовая по призыву верховной власти идти в ряды армии и защищать родину[111]

.

…П. Н. Милюков писал в «Речи» (сейчас не помню заглавия статьи), что немцы потерпели двойное поражение – на полях Польши (речь шла о втором наступлении на Варшаву) и на улицах Петрограда. И если студенты вели себя не «как полагается», то необычна была и другая картина – офицеры Главного штаба открыли окна своего громадного здания и приветствовали недавних «врагов внутренних». Хорошие были дни…

В 1908 г. студент Вадим Левченко писал в «Русской Мысли» (процитировано по статье А. С. Изгоева в сборнике «Вехи»): «Равнодушие к вопросам национальной чести, узко себялюбивое понимание принципа свободы… – вот те наиболее характерные черты, которые восприняты русской учащейся молодежью из среды породившей ее интеллигенции».

От 1908 до 1914 г. – всего шесть лет, но вряд ли кто скажет о большинстве студентов эпохи Великой войны, что им были чужды вопросы национальной чести.

Глава VI

Хочу еще вспомнить, как мы, бывшие студенты и гимназисты, входили в военную среду.

Я был принят по конкурсу аттестатов в Михайловское артиллерийское училище на 3-й ускоренный курс. Нормально курс в артиллерийских училищах трехлетний. Пополнялись они в мирное время почти исключительно кадетами. Всего 20–30 человек на выпуск бывало «со стороны».

За несколько дней до нашего приема был произведен в офицеры первый ускоренный, а юнкера второго ускоренного стали «старшим курсом»[112].

Он почти целиком состоял из студентов-добровольцев. В нашем, третьем, 150 вакансий было предоставлено кадетам, столько же молодым людям «со стороны» и 50 вольноопределяющимся артиллеристам, командированным из боевых частей. «Молодые люди со стороны» по официальной терминологии, они же «молодые люди с вокзала», по неофициальной, юнкерской, в большинстве случаев были студентами первого-второго (редко старших) курсов или только что кончившими абитуриентами средних школ. Мало кому из нас было больше 20–21 года. Кадеты еще моложе – почти все 17–18-летние, нескольким даже 16[113]. Самые старшие вольноопределяющиеся – тоже в большинстве либо студенты технических высших учебных заведений, либо окончившие высшую школу.

Для характеристики юнкерского состава следует еще упомянуть о том, что прием в училище «со стороны» производится, как я уже упомянул, по конкурсу аттестатов. Благодаря огромному наплыву прошений (насколько помнится, около 2000 на 150 вакансий) приняли только окончивших с круглыми пятерками. Что касается кадет, то попали (как и всегда в специальные училища) тоже лучшие ученики. Я не помню ни одного кадета, который не был бы вице-фельдфебелем или вице-унтер-офицером. Вольноопределяющихся принимали без конкурса, но зато, видимо, в боевых частях был произведен тщательный отбор. Наконец, человек 10–12 попали по протекции высших военных и гражданских сановников. Начальство артиллерийских училищ, вообще говоря, шло на это чрезвычайно неохотно, но принуждено было считаться с просьбами, почти равносильными приказаниям.