1984. Дни в Бирме

Похороны прошли следующим утром, перед завтраком. Присутствовали все европейцы, кроме Верралла, который, как обычно, скакал по майдану неподалеку от кладбища. Похоронную службу провел мистер Макгрегор. Горстка англичан стояла у могилы, держа в руках топи, потея в темных костюмах, которые они достали со дна своих сундуков. Резкий утренний свет безжалостно бил их по лицам, еще более желтушным, чем обычно, в этой несуразной, обшарпанной одежде. Лица у всех, кроме Элизабет, были морщинистыми и старыми. Присутствовали также доктор Верасвами и полдюжины других азиатов, на почтительном расстоянии. На маленьком кладбище было шестнадцать надгробий: представители лесоторговых фирм, чиновники, солдаты, убитые в забытых беспорядках.

«Священной памяти Джона Генри Спеналла, почившего служащего Имперской полиции Индии, которого сразила холера при неусыпном исполнении…» И т. д. и т. п.

Флори смутно помнил Спеналла. Он умер у себя в лагере совершенно внезапно, после второго приступа delirium tremens[119]. В углу кладбища было несколько могил метисов, с деревянными крестами. Все оплетал ползучий жасмин, с крохотными оранжевыми цветочками. В зарослях жасмина у самых могил виднелись большие крысиные норы.

Мистер Макгрегор завершил службу сочным, торжественным голосом и повел всех с кладбища, прижимая к животу свой серый топи — восточный эквивалент цилиндра. Флори задержался у ворот, надеясь, что с ним заговорит Элизабет, но она прошла мимо, не взглянув на него. В то утро все избегали его. Он попал в немилость; в свете убийства его вчерашний разлад с остальными членами клуба приобрел зловещий оттенок. Эллис схватил Вестфилда за руку, и они, оставшись у открытой могилы, вынули портсигары. До Флори доносились их грубые голоса.

— Боже мой, Вестфилд, боже мой, как подумаю, что этот несчастный ублюдок лежит там… О боже, прямо кровь закипает! Я всю ночь не спал — до того был зол.

— Признаю, паршивое дело. Ничего. Обещаю, что пару гавриков мы за это повесим. Два трупа против их одного — лучшее, что мы можем.

— Два! Надо бы полсотни! Мы должны землю и небо перевернуть, чтобы повесить этих типов. Не узнал еще имен?

— Как же! Все в этом треклятом округе знают, кто это сделал. В таких случаях мы всегда знаем, кто это сделал. Вся проблема в том, чтобы заставить деревенских говорить.

— Что ж, заставь их, бога ради, заговорить на этот раз. Не бойся силу применить. Выбей из них признание. Пытай, что угодно делай. Если захочешь подкупить свидетеля, я готов отстегнуть пару сотен.

Вестфилд вздохнул:

— Боюсь, на такое я не пойду. Хотел бы, да нельзя. Уж мои ребята знают, как вытянуть признание, если дашь им слово. Свяжут их на муравейнике. Красный перец. Но теперь такое не пройдет. Нужно придерживаться наших дебильных законов. Но ты не думай, мы этих типов повесим, как пить дать. У нас все улики, какие надо.

— Хорошо! А когда арестуешь их, если почуешь, что они не расколятся, пристрели, только так пристрели! Подделай побег или типа того. Что угодно, только не отпускай этих ублюдков.

— Не отпустим, не боись. Мы их достанем. Кого-нибудь уж точно. Лучше повесить не того, чем вообще никого, — добавил он, непроизвольно цитируя «Холодный дом» Диккенса.

— Вот это дело! Я больше никогда спокойно не засну, пока не увижу их в петле, — сказал Эллис, отходя с Вестфилдом от могилы.

— Господи! — сказал Вестфилд. — Давай уберемся с этого солнца! Я сейчас загнусь от жажды.

Все так или иначе были готовы загнуться, но идти в клуб прохлаждаться сразу после похорон казалось неприличным. Европейцы разбрелись по своим домам, а четверо метельщиков с совками принялись забрасывать могилу серой, как цемент, землей и утрамбовывать.

После завтрака Эллис взял трость и направился к себе в контору. Жара сводила с ума. Он успел принять ванну и снова надел рубашку и шорты, но плотный костюм, который он носил на похоронах, ужасно обострил его красную потницу. Вестфилд тем временем отбыл на моторном катере с инспектором и полудюжиной людей, чтобы арестовать убийц. Верралла он тоже обязал к участию — не потому, что от него могла быть какая-то польза, а лишь затем, как выразился Вестфилд, чтобы молодой повеса хоть немного поработал.

Эллис повел плечами — потница мучила его неимоверно. В нем вскипала ярость, точно горький сок. Произошедшее всю ночь не давало ему покоя. Они убили белого, убили белого, педики паршивые, жалкие, трусливые шавки! Ах, они свиньи, грязные свиньи, какой же кары они заслуживают! И зачем мы только приняли эти треклятые слюнтяйские законы? Зачем сами себе руки связали? Представить, что такое случилось в немецкой колонии, перед войной! Немцы им спуску не дали бы! Немцы знали, как обращаться с ниггерами. Карательные меры! Кнуты из носорожьей шкуры! Устроить рейды на деревни, перебить их скот, сжечь посевы, разгромить их, перестрелять.