1984. Скотный двор

There was no evidence, only fleeting glimpses that might mean anything or nothing: snatches of overheard conversation, faint scribbles on lavatory walls--once, even, when two strangers met, a small movement of the hand which had looked as though it might be a signal of recognition.	Доказательств не было -- только взгляды мельком, которые могли означать все, что угодно и ничего не означать, обрывки чужих разговоров, полустертые надписи в уборных, а однажды, когда при нем встретились двое незнакомых, он заметил легкое движение рук, в котором можно было усмотреть приветствие.
It was all guesswork: very likely he had imagined everything.	Только догадки; весьма возможно, что все это -- плод воображения.
He had gone back to his cubicle without looking at O'Brien again.	Он ушел в свою кабину, не взглянув на О'Брайена.
The idea of following up their momentary contact hardly crossed his mind.	О том, чтобы развить мимолетную связь, он и не думал.
It would have been inconceivably dangerous even if he had known how to set about doing it.	Даже если бы он знал, как к этому подступиться, такая попытка была бы невообразимо опасной.
For a second, two seconds, they had exchanged an equivocal glance, and that was the end of the story.	За секунду они успели обменяться двусмысленным взглядом -- вот и все.
But even that was a memorable event, in the locked loneliness in which one had to live.	Но даже это было памятным событием для человека, чья жизнь проходит под замком одиночества.
Winston roused himself and sat up straighter.	Уинстон встряхнулся, сел прямо.
He let out a belch.	Он рыгнул.
The gin was rising from his stomach.	Джин бунтовал в желудке.
His eyes re-focused on the page.	Глаза его снова сфокусировались на странице.
He discovered that while he sat helplessly musing he had also been writing, as though by automatic action.	Оказалось, что, пока он был занят беспомощными размышлениями, рука продолжала писать автоматически.
And it was no longer the same cramped, awkward handwriting as before.	Но не судорожные каракули, как вначале.
His pen had slid voluptuously over the smooth paper, printing in large neat capitals--	Перо сладострастно скользило по глянцевой бумаге, крупными печатными буквами выводя:
DOWN WITH BIG BROTHER DOWN WITH BIG BROTHER DOWN WITH BIG BROTHER DOWN WITH BIG BROTHER DOWN WITH BIG BROTHER	ДОЛОЙ СТАРШЕГО БРАТА ДОЛОЙ СТАРШЕГО БРАТА ДОЛОЙ СТАРШЕГО БРАТА ДОЛОЙ СТАРШЕГО БРАТА ДОЛОЙ СТАРШЕГО БРАТА
over and over again, filling half a page.	раз за разом, и уже исписана была половина страницы.
He could not help feeling a twinge of panic.	На него напал панический страх.
It was absurd, since the writing of those particular words was not more dangerous than the initial act of opening the diary, but for a moment he was tempted to tear out the spoiled pages and abandon the enterprise altogether.	Бессмысленный, конечно: написать эти слова ничуть не опаснее, чем просто завести дневник; тем не менее у него возникло искушение разорвать испорченные страницы и отказаться от своей затеи совсем.
He did not do so, however, because he knew that it was useless.	Но он не сделал этого, он знал, что это бесполезно.