1984. Скотный двор

Whether he wrote DOWN WITH BIG BROTHER, or whether he refrained from writing it, made no difference.	Напишет он ДОЛОЙ СТАРШЕГО БРАТА или не напишет -- разницы никакой.
Whether he went on with the diary, or whether he did not go on with it, made no difference.	Будет продолжать дневник или не будет -разницы никакой.
The Thought Police would get him just the same.	Полиция мыслей и так и так до него доберется.
He had committed--would still have committed, even if he had never set pen to paper--the essential crime that contained all others in itself.	Он совершил -- и если бы не коснулся бумаги пером, все равно совершил бы -- абсолютное преступление, содержащее в себе все остальные.
Thoughtcrime, they called it.	Мыслепреступление -- вот как оно называлось.
Thoughtcrime was not a thing that could be concealed for ever.	Мыслепреступление нельзя скрывать вечно.
You might dodge successfully for a while, even for years, but sooner or later they were bound to get you.	Изворачиваться какое-то время ты можешь, и даже не один год, но рано или поздно до тебя доберутся.
It was always at night--the arrests invariably happened at night.	Бывало это всегда по ночам -- арестовывали по ночам.
The sudden jerk out of sleep, the rough hand shaking your shoulder, the lights glaring in your eyes, the ring of hard faces round the bed.	Внезапно будят, грубая рука трясет тебя за плечи, светят в глаза, кровать окружили суровые лица.
In the vast majority of cases there was no trial, no report of the arrest.	Как правило, суда не бывало, об аресте нигде не сообщалось.
People simply disappeared, always during the night.	Люди просто исчезали, и всегда -- ночью.
Your name was removed from the registers, every record of everything you had ever done was wiped out, your one-time existence was denied and then forgotten.	Твое имя вынуто из списков, все упоминания о том, что ты делал, стерты, факт твоего существования отрицается и будет забыт.
You were abolished, annihilated: VAPORIZED was the usual word.	Ты отменен, уничтожен: как принято говорить, распылен.
For a moment he was seized by a kind of hysteria.	На минуту он поддался истерике.
He began writing in a hurried untidy scrawl:	Торопливыми кривыми буквами стал писать:
theyll shoot me i don't care theyll shoot me in the back of the neck i dont care down with big brother they always shoot you in the back of the neck i dont care down with big brother—	меня расстреляют мне все равно пускай выстрелят в затылок мне все равно долой старшего брата всегда стреляют в затылок мне все равно долой старшего брата.
He sat back in his chair, slightly ashamed of himself, and laid down the pen.	С легким стыдом он оторвался от стола и положил ручку.
The next moment he started violently.	И тут же вздрогнул всем телом.
There was a knocking at the door.	Постучали в дверь.
Already!	Уже!
He sat as still as a mouse, in the futile hope that whoever it was might go away after a single attempt.	Он затаился, как мышь, в надежде, что, не достучавшись с первого раза, они уйдут.
But no, the knocking was repeated.	Но нет, стук повторился.