419

Ннамди прекрасно это понимал. С изгвазданными нефтью бункеровщиками он отыскивал замерные станции и трубопроводы, учил, как безопаснее добраться до манифольда и как выбраться, и больше не сматывался, когда в деревню с ревом врывались боевики. Теперь его держали за союзника.

Однозарядные винтовки сменились «калашами», а самые успешные боевики обзавелись квартирами в Портако – созерцали огражденные резиденции ойибо и замышляли собственный переезд в такие же роскошные анклавы.

В отличие от зарплаты у нефтяников, откаты бункеровщиков учитывали инфляцию; пачки денег не помещались у Ннамди в кулаке. Он купил матери еще один холодильник, затем еще один. Она набивала холодильники пивными бутылками и упаковками фанты, командовала старыми торговками, которые столько лет не давали ей развернуться. Но она беспокоилась за сына, единственный оставшийся клочок ее мужа. Ннамди теперь консультировал бункеровщиков насчет трубопроводов и манифольдов.

– Это опасная игра, Ннамди, – шептала она по ночам из-под москитной сетки. – Ты осторожнее. В сырец не нырни.

– Не нырну, – обещал он.

Однако трубопроводы имеют свойство взрываться. Бункеровщики богатели и теряли терпение, стали использовать автоген, хотя Ннамди отговаривал. Как-то ночью целая замерная станция оранжевым цветиком взлетела к небесам, а среди мангров всплыло полдюжины обгорелых тел.

Разнообразный ассортимент контейнеров для нефти уступил место канистрам-«зипам» – квадратным, штабелируемым, пластмассовым, легко наливать, легко грузить. Моторки вскоре отрастили себе второй мотор, рулевые совсем теряли головы, шныряли туда-сюда, топили те немногие каноэ, что еще выходили на рыбную ловлю. Кое-где в маслянистой воде плавали десятки пустых «зипов». Упав за борт, перегруженный контейнер опускался на дно и медленно истекал сырцом, пока не достигался некий магический баланс, – тогда контейнер выныривал на поверхность посылкой из мира иного.

Судьбу Ннамди переменили пальмовый джин и вес этих самых «зипов». Бутыль особо забористого джина довела бункеровщиков до пьяного ступора, который чрезмерно затянулся. «Зипы» увесистые, в одиночку не потягаешь, и начальник одной бригады отправился на поиски Ннамди.

Нашел на опушке – Ннамди выкладывал листья в отцовском святилище и шепотом заклинал обитавшего внутри полузабытого ору. Вынул всякую мелочь из мешочка, уронил на землю. Замер, читая послание.

– Йа! – крикнул бригадир. Хотел изобразить деловитость, но Ннамди в состоянии транса, застрявший между теме и одже, его смутил. – Мне сильный мужик нужен.

Вернувшись в мир повседневного, Ннамди улыбнулся:

– Диле. Замечтался.

– Поехали отсюдова. В Мбиаму поехали.

Кто ж не знал Мбиаму?

Власти страны и штатов создали Особую объединенную комиссию, которой полагалось предать небытию бункеровщиков и контрабандную нефтеперегонку; суда ООК патрулировали центральные водные пути. Стреляли не раздумывая, взяток не брали. Потому Ннамди и очутился в лодке, груженной на грани утопления тяжеленными «зипами» с сырцом и зигзагом продвигавшейся по мелким ручьям и безымянным каналам, подальше от основных водных путей, к черному рынку в разросшейся Мбиаме.

Бригадир бункеровщиков перекрикивал рев мотора:

– Встречаемся с одним игбо, зовут Джозеф. Я его раньше не видал, но он вроде тя знает. Хороший он кореш. Все приличного механика ищет. А то прошлый, говорят, пил по-черному, в пустыне его бросил. – Показались дымы и скопище разномастных лачуг, моторка сбавила ход. – Добро пожалуйся в Мбиаму! – заорал бригадир. – Тут дорога у воды. – Две раздолбанные колеи посреди джунглей. – Шофера отсюда в Портако сырец возят.

Вся Мбиама изукрашена огнями – гирляндами разноцветных лампочек на каждой лачуге, от таверны до борделя. В поисках некой таверны Ннамди и бригадир побрели прочь от причала, и девицы – голубые тени на веках, помада как синяк – лениво шелестели Ннамди юбками.

Отыскали таверну, толкнули сетчатую дверь, вошли. Вентилятор взбалтывал духоту. Где-то из магнитофона сочился регги. Вокруг стола сгрудились фигуры, негромко беседуют. Все пропитано по́том и честолюбием.

– Я ищу Джо! – заорал бригадир. – Игбо Джо.

Человек за столом устремил на них затуманенный взор. Тяжелые веки. Мощная шея и мясистое лицо.

– Нашел уже, братуха. – Джо протянул им крупную ладонь, но пожал руки изящно, по-городскому. Никаких сцепленных предплечий – одними пальчиками, будто платочек пощупал.

Игбо Джо оказался не игбо и не Джо.

– Я сам из Оничи, – пояснил он. – Я ибо, но тут у вас хрен кто различает [33] . – Джо и Ннамди вернулись на причал, вместе с бригадиром разгружали лодку, выволакивали тяжеленные «зипы» сырца на грузовую платформу. – И зовут меня Джошуа, а не Джозеф. Иерихонский я, а не ясельный [34] .

– Ну и как тебя звать? – спросил Ннамди.

«Зипы» тяжелые, все трое отчаянно потели. Один «зип» выскользнул у Джо из рук, когда они с Ннамди его поднимали, грохнулся, чуть не лопнул.

– Иисусе и херня!

– Так и звать? – ухмыльнулся Ннамди. – Или Херней для краткости?

Джо насупился:

– Ты, что ль, механик? На нефтяников работал на Бонни-айленде?

Ннамди кивнул.