450 лет лидерства. Технологический расцвет Голландии в XIV–XVIII вв. и что за ним последовало

Разницу риторики можно объяснить различием религиозно-политических контекстов. В Голландской республике церковь и государство никогда не были так тесно переплетены, как в Англии. В частности, это означало, что в Соединенных провинциях открыто или молчаливо выражаемая в политических кругах симпатия к «ньютоновской» науке не всегда сопровождалась с поддержкой в церковной сфере, как это было в Англии. В Англиканской церкви латитудинарии, или представители низкой церкви, – в отличие от высокой церковной партии – более благосклонно относились к науке и с конца XVII в. постепенно набирали силу, как и симпатизирующая науке партии вигов. В Голландии доброжелательное отношение regenten к науке не нашло отклика в голландской реформатской церкви до середины XVIII в. – напротив, в конце XVII и первой половине XVIII в.

[1891] в этом отношении главенствовала ортодоксальная тенденция. Кроме того, в Нидерландах умеренные верующие-кальвинисты намного раньше латитудинариев в Англии столкнулись с другим грозным противником: группой радикальных философов, которые ставили под сомнение основы самой религии. Во второй половине XVII в. Голландская республика стала родиной так называемого радикального Просвещения. Когда около 1650 г. картезианство совершило прорыв в нидерландском академическом мире, ряд мыслителей, в том числе Адриан Корбаг, Лодевейк Мейер, Йоханнес Бреденбург и, что самое главное, Барух де Спиноза, довели новую философию до крайности и стали нападать на божественный авторитет Библии и даже подвергли сомнению само существование бога[1892]

. Теперь любой, кто хотел защитить новый подход к науке, должен был обороняться не только от консервативных теологов, которые ценили божественность выше «бесплодного обучения»[1893], но и от радикальных философов, которые ценили независимость ума выше любой формы традиционной веры. Апологетика религии была необходимой предпосылкой для обоснования науки. «Нападая на Спинозу, его радикальных картезианских коллег и их популяризаторов», как выразился Вийнанд Мийнхардт, «умеренные философы и богословы надеялись притупить нападение ортодоксов (…) на них самих. Они надеялись показать, что установки новой философии и основанные на них новые взгляды на науку, политику и теологию совсем не обязательно приведут к атеизму, они хотели пропагандировать себя как защитников религиозного и нравственного порядка»

[1894].

В этом контексте защита науки с точки зрения практической полезности выглядела гораздо менее эффективной, чем аргументы в пользу ее «религиозной корректности». Поскольку в конце XVII – первой половине XVIII в. науку в Нидерландах надо было защищать, то, с одной стороны, приходилось выступать против мощной ортодоксальной тенденции в реформатской церкви, а с другой – против радикальных картезианцев и приверженцев Спинозы. Сторонники науки стали подчеркивать ее практическую ценность только после середины XVIII в., когда ортодоксия больше не господствовала в реформатской церкви, радикализм голландского Просвещения был приручен и начал меняться политический контекст. По мере того как требования экономических реформ становились все громче, науку было легче представить как деятельность, приносящую явную практическую пользу и легитимизировать как чрезвычайно патриотическое предприятие[1895]

.

Что касается спроса, то источник поддержки науки, который в первые десятилетия XVIII в. оказался критически важным в Британии, в Голландской республике был представлен слабо. С 1730-х гг. у науки в Нидерландах, как и в Англии и Шотландии, была широкая аудитория в лице городского среднего класса, а фигура «исправившегося» лендлорда, который обращался к услугам химиков-практиков и натурфилософов, чтобы повысить ценность своего имения, большую часть XVIII в. играла в этой стране лишь скромную роль на заднем плане. Когда «исправившиеся» лендлорды, наконец, стали более заметны, а именно в 1760-е и 1770-е гг.[1896], вели они себя весьма нерешительно и интересовались только улучшением практического земледелия. В отличие от Британии эти приземленные господа практически не пытались улучшить инфраструктурные объекты в сельской местности, например водопроводы и транспортные пути или поднять эксплуатацию природных ресурсов на новый уровень[1897]. Одна из причин в том, что приземленный класс в прибрежных провинциях Голландской республики имел меньше веса в обществе, чем в Англии или Шотландии. Другая – в том, что в любом случае минеральных ресурсов в Голландии было намного меньше, чем органических. Это не означает, что в Нидерландах земельная собственность мало ценилась. В прибрежных провинциях хорошо заботились о вложениях в землю, но до 1760 – 1770-х гг. – как правило, лишь косвенным образом, то есть путем расширения и улучшения гидротехнических сооружений и объектов, таких как дамбы, шлюзы и дренажные мельницы.