Ненависть и сексуальное возбуждение слились в его воспаленном сознании в одно целое, провоцируя на агрессию: теперь половой акт был уже не самоцелью, как раньше, а приложением к тому, что его предваряло – унижению женщины, оказавшейся в его власти, – он словно ребенок портил игрушку ради жажды разрушения красоты, которая его пожирала изнутри словно проказа. Если бы кто-то мог увидеть его внутреннюю сущность, то поразился бы тому, как мало человеческого в нем осталось, – превратив в монстра, умеющего лишь питаться чужой кровью, забирая чужие жизни.
Теперь он не просто избивал своих любовниц, оно слизывал их кровь и наслаждался ее вкусом, представляя одновременно, какова на вкус человеческая плоть. Видя, как в судорогах бьется очередная полузадушенная жертва его поистине дьявольского обаяния, которой он вместо кляпа воткнул свой чудовищный детородный орган, а она даже при смерти боится его укусить, он в который раз удивлялся, почему они все ему это прощают и даже получают от этого какое-то странное удовольствие.
«Неужели унижение является частью женской природы? – злился он, словно они его обкрадывали, пока он наслаждался видом их страданий, наперекор их воли, засовывая в них разные части своего тела и предметы, – Что же еще нужно сделать, чтобы они стали мне сопротивляться? Они меня не бояться… Никто, абсолютно никто не принимает меня всерьез».
Но особенно сильно его раздражал успех и вид чужого счастья. Он им всем хотел отомстить, боле успешным, чем он. И тут ему подвернулся один парень, нацмен, который чем-то его зацепил. Он принадлежал к дагестанской диаспоре, был спортсменом и тренировал подростков, в основном из неблагополучных семей, которыми потом пополнялись многочисленные бригады рэкетиров, участвовал в боях без правил. И по слухам искал работу наемного убийцы.
Он ходил в баню каждую субботу вместе с бандитами с левобережной, но в отличие от них держался очень сдержанно, – можно даже сказать вежливо, – никогда не участвовал в их кутежах и женщинами не интересовался. Просто парился. В нем была какая-то не свойственная местным
«Впервые вижу человека, о котором можно сказать, что он благородный, – удивился Интриллигатор, испытывая к нему почти физическое влечение, он ему завидовал и одновременно хотел погубить, – как же хочется осквернить эту невинность – все равно, что приручить собаку, а затем убить. И смотреть, смотреть в ее преданные, любящие глаза, пока она будет умирать, а в глазах будет светиться вопрос: „Зачем?“ Как же я ненавижу людей, которые убеждены, что призваны сделать этот мир лучше».
Словно невзначай он стал с ним вместе париться в одно и то же время и приманивать наводящими беседами, заверяя, что в жизни не встречал человека лучше, чем он, пока не разыграл перед ним разговор по душам, начав жаловаться, словно близкому другу.
– Эх, мне бы надежного человечка найти, который смог бы мне помочь устранить одного мерзавца, о котором и жалеть никто не будет. Я бы его озолотил. Это такой гад, парень, что у меня даже слов нет, чтобы это тебе рассказать. Просто поверь на слово, а я врать не буду. Знаешь, почему? Потому, парень, что я тебя уважаю. Правда, правда. Вот честное слово, когда я тебя увидел, то сразу понял – это не человек, кремень, на такого только и можно положиться. Ты пойми, у нас,
– Герой, – просто, даже как-то буднично произнес дагестанец и плеснул на каменку ковшик горячей воды, скрывшись в клубах пара.
– Сможешь мне помочь?
– Почему нет, если просишь, – донесся его ровный голос из белого густого облака, подождал немного и добавил, – Если договоримся.
– И на каких условиях? – напрягся Интриллигатор, боясь спугнуть свою удачу.
– Ты же сам сказал – дэньги. Сколько дашь?
– Полмиллиона, прикинь? Большие деньги за одного маленького и очень никчемного человека. Его бы бесплатно надо удавить, да для тебя, мой кавказский друг, мне
– Дай подумать.
– Думай сколько хочешь, но не забывай, – предупредил Интриллигатор, сильно нервничая, – кто много думает, мало получает. Прикинь?
Но их разговор на этом прервали: в парилку ввалилась подвыпившая компания бандюков, с которой пришел дагестанец. Снова оказаться наедине с нацменом он смог лишь через 2 недели. Интриллигатор волновался как малолетка на первом свидании, но молчал, пока дагестанец его сам не спросил:
– Ну как, тебе еще нужна помочь? – именно так и сказал, помочь, – Я готов.
Теперь был черед Интриллигатора разыграть вроде как незаинтересованность, почти равнодушие на грани отказа. Он молчал, но сердце его бешено стучало в предвкушении сделки: «Попался, попался-таки. Теперь-то я тебя погублю. Погублю. Посмотрим, что ты за чэловэк».