Власть снова поменяла лицо, вместо пьяного и вечно агрессивного быдла выдвинув образ безликого ничтожества, которое с испугу предложило «мочить всех в сортире». Слоган прижился, а Интриллигатор, глядя на происходящее, отчетливо осознал, что у него нет будущего в этой стране: он перестал понимать людей, которые его окружают. Частенько перед отъездом он повторял: «Тех я хотя бы мог уважать за храбрость жить как хуйвебины или камикадзе. За верность принципам. Но этих можно только презирать – воруют и ссутся от страха, а остановиться не могут».
В один прекрасный день он просто исчез, – по слухам, уехал на Бали, – бани же его по-прежнему функционируют, только публика кардинально поменялась. О его существовании напоминает лишь строка в платежной ведомости из бухгалтерии, доказывающая, что ему исправно перечисляет деньги каждый месяц на расчетный счет Фатима, которую он оставил вместо себя «на хозяйстве».
Теперь она сидит за его столом под картиной с ее же изображением в виде распятого бога. Над входом в «свой» кабинет она велела сделать надпись «O tempora! O mores», намекая, что не в ответе за то, что происходит в этом мире. Ведь, как утверждали древние, «за все отвечают наши боги». Хотя для современного человека это высказывание не более чем пустое сотрясение воздуха. Ведь весь современный безбожный мир есть одно сплошное надувательство, а все его «хваленые» ценности сделаны из воздуха: из испорченного воздуха.
КНИГА ЗЕМЛИ
♥
В ее жизни не было ничего святого и последнее, что в ней окончательно рухнуло, это вера в Любовь. Ее с детства приучали к идеалам, сформулированным в кодексе строителя коммунизма «Человек человеку друг, товарищ и брат» и которым никто и никогда не следовал. В конечном счете, Зоя пришла к убеждению, что любого человека нужно оценивать лишь через его исподнее, когда ничто не прикрывает его наготы и срама.
Да и как ей было иначе воспринимать людей, если последние несколько лет своей окаянной жизни она работала проституткой, выполняя функции общественного животного: словно в бане, где из одежды только несколько капель контрафактных духов и даже нательный крестик деталь явно неуместная, мешающая заниматься похабным делом полового юродства, – аккумулируя в себя энергию мужской похоти.
Ежедневно лежа на спине с широко раздвинутыми ногами, раскинув руки в стороны, она ощущала в себе движение чужой плоти и старалась думать о чем-то постороннем, лишь бы не закричать, перетерпеть, потом подмыться и выпить чаю, а затем снова лечь под очередного «мужичка» подшофе, как тот, что сейчас сопел над ней, пытаясь доказать самому себе, что он все еще самец, что он еще может.
Бордели в основном посещали такие же, как и она сама, неприкаянные: приходили поговорить и исповедаться. Наивысшим пилотажем у женщин в публичных домах считалось взять деньги у клиента и не дать воспользоваться своим телом, заговорив и одурачив, протянуть время и выставить ни с чем, но так, чтобы клиент не догадался, что его поимели как шлюху.
Но Зоя стыдилась
Единственное, что ее действительно по-настоящему раздражало, так это ненависть других соратниц по древнейшей профессии, с которыми она вынужденно коротала время на кухне в ожидании клиентов, пялясь в черно-белый телевизор, по которому без конца крутили дешевые мексиканские и американские сериалы.
Все они попали сюда лишь потому, что ничего другого не умели и не хотели делать. И каждая мечтала отсюда сбежать, надеясь выйти замуж за бандита: среди них ходила устойчивая легенда, что одна, такая же, работала в борделе, пока не познакомилась с бригадиром рэкетиров и так ему понравилась, что он на ней женился; теперь ездит в 600-ом Мерседесе с личным шофером, у нее коттедж со слугами и может позволить себе абсолютно все, потому что муж ее боготворит.
Ключевым в истории было слово «боготворит», каждая из них грезила об этом. «Чтобы тебя обожали, не нужно ничего делать, – время от времени уговаривали они сами себя, выпивая и переругиваясь, – лишь бы найти такого дурака, для которого нет ничего слаще, чем твоя