7-8. Кровь Янтаря. Знак Хаоса

Льюк уснул раньше, чем я закончил рассказ. Я просто дал голосу угаснуть и посидел немного не шевелясь. Чуть погодя я поднялся, нашел бутылку вина и налил чуть-чуть в бокал — раз уж Льюк выпил почти все мое вино. С бокалом я подошел к окну и стал разглядывать патио, где шуршал листьями ветер. Я думал о том, что говорил Льюку. Картина, которую я перед ним нарисовал, была неполна — отчасти потому, что у меня не было времени, а главное — потому, что он, кажется, не проявил интереса. Но даже если Рэндом официально снимет его с крючка в вопросе о смерти Кэйна, Джулиэн или Джерард наверняка изыщут возможность прихлопнуть Льюка по тому же самому праву вендетты. Я действительно не знал, что делать. Я обязан рассказать Рэндому о Льюке — но будь я проклят, если сделаю это сейчас. Мне так много нужно у него выспросить — а если он станет пленником в Янтаре, добраться до него будет гораздо труднее. Угораздило его родиться сыном Брэнда…

Я вернулся к оружию и Козырям Льюка, унес их в другой конец комнаты, уселся поуютнее в кресле, в котором сидел прежде. Вновь рассмотрел карты. Изумительно. У меня в руках целый пласт истории…

Когда жена Оберона Рилга оказалась существенно менее наглой, чем прочие, — быстро состарилась и удалилась в деревенское уединение, — Оберон порвал с ней и женился снова, из желания досадить их детям — Кэйну, Джулиэну и Джерарду. Но чтобы запутать садовников генеалогических древ и ярых поборников семейного права, он вступил в новый брак там, где время течет гораздо быстрее, чем в Янтаре. Можно было бы придумать интересные аргументы как «за», так и «против» его двоеженства — а брак с Харлой создал именно такую ситуацию. Не мне судить. Эту историю несколько лет назад мне рассказала Фиона; причем она не слишком хорошо ладила с Делвином и Сэнд, отпрысками того союза, и, само собой, склонялась к оправданию бигамии[19]

. До сих пор я никогда не видел изображений ни Делвина, ни Сэнд. Во дворце они ни разу не появлялись, поминали их редко. Но они жили в Янтаре, — правда, относительно недолго, пока Харла была там королевой. После смерти Харлы их стала задевать политика Оберона по отношению к ее родине — которую они часто навещали, — и вскоре они уехали, поклявшись никогда больше не иметь дел с Янтарем. По крайней мере, так я слышал. Легко могло оказаться, что здесь замешаны все виды родственных интриг. Не знаю.

Но вот у меня в руках два пропавших члена королевской семьи, и Льюк явно узнал о них и подобрался к ним, надеясь разбередить старые обиды и обрести союзников. Он признал, что у него ничего не вышло. Два века — это слишком долго, чтобы сохранить пламя ненависти. А после их отъезда, как я понимаю, прошло лет двести… Я мельком подумал, не связаться ли с ними, просто чтобы сказать «привет». Если их не заинтересовала помощь Льюку, вряд ли их заинтересует поддержка другой стороны — раз уж им известно, что есть и другая сторона. Казалось уместным представиться и засвидетельствовать свое почтение — как члену семьи, которого они никогда не встречали. Я решил, что когда-нибудь так и сделаю, а нынешний момент для этого вряд ли подходит. Я добавил их Козыри к собственной коллекции — вместе с добрыми намерениями.

Следующим был Далт — насколько мне известно, заклятый враг Янтаря. Я вновь осмотрел его карту, и мне стало интересно. Если он и в самом деле такой добрый друг Льюка, мне, наверное, следует дать ему знать, что случилось. Может, он даже знает, при каких обстоятельствах это было, и упомянет что-нибудь, чем я смог бы воспользоваться. Чем больше я размышлял об этом — вспоминая недавнее пребывание Далта у Крепости Четырех Миров, — тем крепче становилось намерение связаться с ним. Вдруг удастся узнать что-нибудь о том, что творится там сейчас…

Я прикусил палец. Стоит или не стоит? Понять бы, какой от этого вред? Сдавать я ничего не собирался. Но и взятки мог не получить…

Какого дьявола, в конце концов решил я. Риска никакого…

Привет, парень. Я потянулся сквозь внезапно похолодевшую карту…

Где-то что-то дрогнуло, ощущение такое, что — ага!

Портрет оживает, изображение проясняется…

— Кто ты? — спросил человек. Пальцы на рукояти, клинок наполовину вытащен из ножен.

— Меня зовут Мерлин, — сказал я, — и у нас есть общий знакомый по имени Ринальдо. Я хотел сказать тебе, что он тяжело ранен.

Сейчас мы оба реяли между нашими двумя реальностями, обретшие плоть и превосходно видимые друг для друга. Далт оказался крупнее, чем можно было предположить по его изображению; он стоял в центре комнаты с каменными стенами, слева от него было окно, сквозь которое виднелись синее небо и хвост облака. Зеленые глаза Далта, поначалу широко раскрывшиеся, теперь сузились, а постановка нижней челюсти казалась излишне агрессивной.

— Где он? — поинтересовался Далт.

— Здесь. Со мной, — ответил я.

— Какая удача! — немедленно отреагировал он и попер вперед — клинок в руке.