А что это я здесь делаю? Путь журналиста

Если бы восемь лет назад мне сказали, что черный парень с Гавайев, которого воспитала белая бабушка и который, окончив Гарвард, стал высоколобым юристом и политиком-демократом с наиболее либеральной историей голосований в Сенате, будет нашим президентом, выиграв выборы у белого и героя войны, я бы совершенно точно заявил: «Да вы рехнулись!»

Но четыре года назад я получил знак. Однажды вечером Барак Обама выступил на Демократической конвенции с потрясающей речью. Я в тот момент был с сенатором-республиканцем Бобом Доулом. Он наклонился ко мне и сказал: «Вы видите перед собой первого чернокожего президента Соединенных Штатов Америки».

Избрание Обамы – самый значимый исторический факт нашего времени. Рабство, существовавшее в нашей великой стране, – самое грязное пятно на нашей истории. Нам до сих пор трудно избавиться от его влияния. Его призрак маячит перед глазами, потому что внуки рабов до сих пор продолжают жить среди нас. А теперь вдумайтесь, насколько невероятно то, что случилось: внуки рабов стали свидетелями этих выборов. Ничего подобного этому нам уже не суждено увидеть.

Победа Обамы – доказательство силы красноречия. О красноречии можно говорить много. В нем есть нечто успокаивающее. Во времена кризисов люди поворачиваются лицом к красноречивым ораторам.

Приход Обамы к власти ознаменовал собой начало перемен, в которых мы очень нуждаемся. Несомненно, какие-то перемены произошли бы и в том случае, если бы избрали Хиллари Клинтон. Но менять Буша на Клинтона, Клинтона на Буша, а Буша – на Клинтона для нас уже недостаточно. Обама – знак надежды. Он одновременно и черный, и белый. Он олицетворяет собой гармонию и баланс.

И в него, конечно же, порой бросают грязью. Кое-кто называет его антиамериканцем. Или террористом. Или социалистом. Но все это бессмысленно, потому что его личность гораздо сложнее любого примитивного определения. Это заставляет меня убеждаться в том, что все легче и легче становится груз нашей тяжкой истории. И я думаю, что исцеление будет продолжаться.

Я наблюдал за первым матчем в карьере Джеки Робинсона и брал у него интервью за несколько дней до смерти. Он был болен диабетом, ослеп, и человек, подошедший взять у него автограф, был вынужден повернуть книгу нужной стороной, чтобы он надписал ее правильно. Джеки говорил: «Не надо провожать меня в могилу с обещаниями. Они мне не нужны. Я слышал их на протяжении всей жизни. Давайте мне все и сейчас. Тогда я умру спокойно».

Я видел, как Мартин Лютер Кинг-младший шел впереди целой нации, а каждый его шаг отслеживали шпионы ФБР. Гарри Белафонте[166]

рассказывал мне о церемонии в Белом доме, когда был принят Закон о гражданских правах. Он подошел, чтобы пожать руку Линдону Джонсону, и сказал ему: «Благодарю вас». А потом задумался и спросил у себя: «Подождите-ка! Я благодарю его за то, что дано мне при рождении. Почему я должен кого-то за это благодарить?»

Теперь у нас – черный президент, и эти выборы выявили в каждом из нас все лучшее. Моя жена голосовала за Джона Маккейна, но и она была тронута. Мой брат Марти заметил, что речь Маккейна после того, как стало известно о победе Обамы, была провозглашена в Европе образцом того, как должна осуществляться демократия. А Джордж Буш вдохновенно расписывал историческую природу избрания Обамы: я никогда не слышал от него ничего подобного.

Для Обамы управление страной не будет легким. Я всегда буду помнить, что сказал мне Билл Клинтон, когда мы с ним смотрели из окна Белого дома на людей, идущих по Пенсильвания-авеню.

«Я завидую этим людям, – сказал Клинтон. – Они могут ходить по улицам. А здесь так одиноко. Так одиноко».

Но всем нам так нужно исцеление, что мы обязательно будем помогать ему. Никогда не забуду, как радовались вечером в день выборов мои дети, узнав о результатах. Накануне они ходили обедать к своему другу. Данте – чернокожий, но им нет до этого никакого дела.

Может быть, именно наши дети довершат этот процесс исцеления.

Глава 23

Одна жизнь в день

Мне трудно говорить о Кардиологическом фонде Ларри Кинга, несмотря на то что именно его существование дарит мне одни из самых удивительных переживаний в жизни. Все это оттого, что люди подходят ко мне и говорят: «Я был на презентации вашего фонда. Вы делаете столько добра. Вы просто должны гордиться собой». И дело не в том, что эти слова приводят меня в смущение. Мне просто кажется, что я их не заслуживаю.

Что же я сделал? Идея Кардиологического фонда родилась из одного простого вопроса, и даже не я его задал.

Этот вопрос возник за столиком в ресторане Дюка Зейберта примерно через полгода после того, как мне была сделана операция на сердце. Это было в 1988-м. Кто-то спросил у меня, как работает мое сердце, и, когда я ответил, что прекрасно, меня спросили:

«А сколько стоит такая операция?»

«Понятия не имею, – честно ответил я. – Это входит в мою страховку».