А что это я здесь делаю? Путь журналиста

«Хороший вопрос. Потому-то вам и платят такие деньги. На самом деле этого никто не знает. Пока рано об этом говорить. Однако у вас есть три огромных преимущества. Во-первых, инфаркт случился в больнице, а не где-нибудь на склоне горы. Во-вторых, это правосторонний инфаркт. При таком типе инфаркта в 75 % случаев пациент выздоравливает даже без медицинского вмешательства».

Я узнал, что при правостороннем инфаркте нарушается лишь 17 % объема кровообращения. И от него можно умереть, но вероятность такого исхода невелика.

В-третьих, мне повезло в том, что больница Университета Джорджа Вашингтона была одной из немногих, где применялось экспериментальное лекарство, под названием tPA (тканевый активатор плазминогена), разрушающее тромбы, блокирующие ток крови в артериях. Единственная проблема была в том, что в 1 % случаев применение этого средства приводило к инсульту.

Мне было все равно. В тот момент я чувствовал, что уже умираю. Как только я подписал согласие на применение средства, медсестра начала вводить tPA. Потом, когда я увидел ту подпись, оказалось, что она совершенно нечитаема. Прошло пять минут, и боль прекратилась. Сейчас это средство используют повсюду на скорой помощи.

Кардиолог, который занялся мной, доктор Ричард Кац, сказал, что я должен буду остаться в больнице на неделю. К этому времени уже приехала Хая. Она передала сообщение Гербу, который в тот момент летел в Вашингтон. Еще она позвонила Энджи Дикинсон.

«Энджи, – сказала ей Хая. – У меня ужасные новости».

«Можешь не говорить, – ответила Энджи. – У тебя сдох хорек». Герб приземлился в аэропорту, услышал, что объявляют его имя, и тут же решил, что что-то случилось со мной. Он до сих пор не понимает, почему так подумал. Он просто знал. Поговорив с Хаей по телефону, он помчался прямо в больницу.

Но тут обнаружилась другая проблема. Меня положили в специальную палату для «сердечников», куда допускали только ближайших родственников. Но это же был Герб! Вскоре он шагал по коридору к моей палате, оглядываясь на несуществующих людей и сообщая невидимым собеседникам так, что слышали все вокруг: «Да, да, я об этом позабочусь! Я с ним поговорю!»

Я, должно быть, выглядел как живой труп. И он, увидев меня, не придумал ничего лучшего, как протянуть руки, чтобы заключить меня в объятья. О, друг мой…

Я тоже протянул руки к нему, и в результате мы выдернули все провода, присоединенные к монитору.

По коридору разнеслось «бип-бип-бип». Вероятно, на экранах у дежурной сестры отразилось, что пациент из 12-й палаты скончался.

Прибежали доктора и медсестры, вышвырнули Герба вон и присоединили все на место. В моей жизни намечалось много перемен. Я был уверен, что врачи запретят мне курить. Но им не пришлось этого делать. Я был настолько напуган, что мне не надо было даже говорить об этом. Я всегда любил хороший стол – с тех пор, как впервые попробовал приготовленный матерью обед. Но теперь даже не попытался возражать, когда мне сказали: «Больше никаких жирных бараньих отбивных». Я понимал, что поступал неправильно. Я делал глупости, но я не был глупцом.

В будущем мне предстояло питаться овсяными хлопьями и бананами с обезжиренным молоком на завтрак, салатом на обед и курицей либо рыбой с тушеными овощами на ужин. Единственное лакомство, которое я мог себе позволить, – это обезжиренный йогурт без сахара.

Через неделю мне разрешили покинуть больницу. Хая повезла меня домой. По дороге я вынул из кармана пачку сигарет и выкинул ее в Потомак[84]. Больше я никогда не курил.

Через полгода с небольшим я пришел на обследование – первое после инфаркта. Я встал на тренажер, и не прошло двух минут, как наблюдавший за мной врач сказал: «Достаточно».

«В чем дело?»

«Вам необходима операция на сердце».

«Что?»

Я был в шоке. Как же так? Я бросил курить, поменял рацион, потихоньку стал заниматься физкультурой и на час сократил свое ночное радиошоу. Я даже купил новую одежду, потому что, достав из шкафа вещи к весне, обнаружил, что все они пропахли табаком. Все годы, пока я курил, я никогда не замечал этого. Я отнес все вещи в химчистку, но запах все равно остался.

«Вам не стоит продолжать, – сказал врач. – У вас явно закупорены сосуды. Нагрузка слишком велика. Вы можете умереть прямо на месте».

«Я, конечно, пришел проверить мою устойчивость к стрессу, – ответил я, – но такого точно не ожидал. Поэтому хотел бы услышать мнение другого специалиста».

Данные обследования были посланы в Нью-Йорк, известному кардиологу – племяннику Герба. Он просмотрел их и тут же перезвонил мне.

«Все верно, – сказал он. – Операция действительно необходима. Я бы вам порекомендовал доктора Уэйна Айсома. Это прекрасный хирург и прекрасный человек».

«Хорошо», – сказал я.

Но почему-то все откладывал и откладывал обращение к хирургам. И даже могу сказать почему: я боялся смерти. Нежелание принимать решение приводит порой к странным вещам. Я стал убеждать себя, что в любой момент может быть изобретено лекарство от закупорки сосудов, что однажды я возьму газету и прочитаю огромный заголовок: