Между сими злополучными жертвами честолюбия случился один заслуженный французский капитан, кавалер Почетного легиона. Он лежал без ноги под лавкой. Невозможно описать, как благодарил он за то, что ему перевязали рану и дали несколько ложек супу. Генерал Милорадович, не могший равнодушно видеть сиих беспримерных страдальцев, велел все, что можно было, сделать в их пользу. В Красном оправили дом для лазарета; все полковые лекари явились их перевязывать; больных оделили последними сухарями и водкою, а те, которые были поздоровее, выпросили себе несколько лошадей и тотчас их съели![391]
Подобных случаев было немало. В другом письме Глинка рассказывает:
Тогда же, в пылу самого жаркого боя, под сильным картечным огнем, двое маленьких детей, брат и сестра, как Павел и Виргиния, взявшись за руки, бежали по мертвым телам, сами не зная куда. Генерал Милорадович приказал их тотчас взять и отвести на свою квартиру. С того времени их возят в его коляске. Пьер и Лизавета, один 7, а другой 5 лет, очень милые и, по-видимому, благовоспитанные дети. Всякий вечер они, сами собой, молятся Богу, поминают своих родителей и потом подходят к генералу целовать его руку.
Теперь эти бедняжки не вовсе сироты. Вчера между несколькими тысячами пленных увидели они как-то одного и вдруг вместе закричали: «Вот наш батюшка!» В самом деле это был отец их, полковой слесарь. Генерал тотчас взял его к себе, и он плачет от радости, глядя на детей. Мать их – немка – убита. Рассказать ли тебе об ужасном состоянии людей, которые давно ль были нам так страшны?…[392]
Таким образом, Глинка и в «Письмах русского офицера» явно противопоставляет «чужую» – французскую – культуру «своей» – русской. Если первую за ее нравственное разложение он критикует, то второй он, безусловно, восхищается. Он с гордостью говорит о русском национальном характере, в котором в годы войны с Наполеоном проявились лучшие черты. Демонстрируя на поле боя чудеса мужества, храбрости, отваги, русские, в отличие от французов, сумели сохранить человечность. Испытывая к недавним врагам жалость, они, порой даже в ущерб себе, великодушно проявляли по отношению к ним заботу, доброту и милосердие.
Неудивительно, что Федор Николаевич всегда оставался патриотом, восхищающимся всем истинно русским. Причем эта любовь ко всему русскому была определена прежде всего его православной верой. Об этой обусловленности говорит и крупнейший современный глинковед В. П. Зверев: «Православные традиции русской литературы – это духовный источник и атмосфера, в которой вызрело сердцевинное зерно таланта, а затем и все обилие многоцветного художественного мира Федора Николаевича Глинки»[393]
. Православная вера, по мысли Глинки, является стержнем русской культуры, и именно этот стержень, эта основа отсутствует в «чужой» культуре, в которой царит абсолютная безнравственность, определяемая безверием. Эти идеи и настроения позволяют считать Ф. Н. Глинку предтечей славянофилов.В. П. Зверев
Общность духовно-эстетических взглядов Ф. Н. Глинки и А. С. Хомякова
В сознании современного образованного человека под влиянием многочисленных литературных источников сложился образ А. С. Хомякова в окружении нескольких постоянно повторяющихся из статьи в статью и из книги в книгу имен, среди которых вряд ли встретишь Ф. Н. Глинку. Однако этих двух русских поэтов и мыслителей связывало много общего как в области духовной, так и в эстетической.