А&В. Бабочка

— Если тупого назвать тупым, это не оскорбление, а констатация факта, — передразнил он его, и даже так же как он сел, сцепив пальцы на столе. — Вся твоя теория сильно смахивает на нацизм. Ты считаешь себя лучше других, основываясь на том, что было дано с рождения. В этом нет никакой твоей заслуги и более того, когда ты называешь инвалидов жалкими и убогими, ты сам выглядишь жалко и убого. Самовлюбленный надутый индюк, считающий, что все вокруг рождены только задницу ему лизать. Но есть одна великая истина, о которой ты, видимо, предпочел забыть — ничто не вечно. Ты сам в любой момент можешь получить инвалидность.

— Это угроза?! — Он весь аж покраснел от злости и молча глотал воздух, не зная что сказать.

— Нет, конечно. Инвалидность можно получить по разным причинам: травмы, болезни… Случиться может что угодно. При самом лучшем исходе твоей жизни ты состаришься, заработаешь целый букет разных болячек, станешь немощным и бесполезным. Если исходить из твоей теории, если человек не приносит пользы, его стоит убивать.

— Так старость это совсем другое! Я уже свое отработал, я уже принес пользу!

— И только за это за тобой нужно будет ухаживать, кормить, платить пенсию? Потому что ты когда-то там принес сомнительную пользу?

— В смысле сомнительную?!

— Я знаю, чем ты такие деньги заработал. К нашей встрече я подготовился и постарался узнать о тебе побольше. Ты открыл фирму, занимающуюся продажей антибактериальных кулонов. Забавная штучка — надеваешь на шею и, судя по вашей рекламе, все вирусы начинают от тебя убегать из-за «ионов серебра», содержащихся в нем. Абсолютно не научно, эффективность не доказана, а сто-о-оит… А ты это придумал, нашел способ как это втюхивать наивным людям и наживаешься на них, принося лишь вред. О какой пользе ты говоришь? Ты куда больший паразит, чем такие как я. Ничего не изобрел, не сделал ничего важного, никому не помог ни разу за всю свою жизнь.

— Я дал этому миру то, в чем он нуждался! Раз люди платят за эти кулоны, значит, они им нужны. А раз нужны, значит, они помогают.

— На этот счет я не буду спорить. Нуждаются в этом люди или нет неважно. Объективно это полное фуфло. Такое же фуфло как ты и твоя жизнь.

— Достаточно! — крикнул он и вскочил со своего места. — Да я тебя… Да ты у меня…

— Что? — Он улыбался, смотря прямо ему в глаза, не скрывая, что получает от этого удовольствие.

— Ты, желторотый паганец, жизни еще не видел! Думаешь, все в этой жизни так просто! Думаешь, ты самый умный! Ты себе даже не представляешь, каким адом является взрослая жизнь! И еще учить меня чему-то вздумал! Ни гроша от меня не получишь, слышишь?! Ни ты, ни твоя мать!

— В задницу себе свои деньги запихай, — так же расслаблено сказал он и приметил позади отца официанта.

— Вынужден попросить вас вести себя потише. Вы мешаете другим гостям, — сказал он почтительно, но твердо.

— Ничего! Потерпят нищеброды небольшие неудобства! — Он грубо толкнул официанта, что тот даже попятился на пару шагов.

— Если вы продолжите себя так вести, я вызову охрану. Пожалуйста, оплатите счёт и уходите.

— Что ты сказал?! Я за это дерьмо платить не собираюсь! Это пить невозможно!

— Я за него заплачу, — сказал Новак. — Пусть только проваливает отсюда.

— Ну уж нет! Кассу давай сюда свою, — приказал он, и официант молча протянул ему панель оплаты. Приложенный к ней телефон издал короткий писк, на экране высветилось «ОПЛАЧЕНО». — Подавитесь! — сказал он официанту и повернулся обратно к Новаку. — Слушай сюда, тварь малолетняя, я сделаю все, чтобы тебя никогда не взяли на работу. Будешь всю свою жизнь побираться.

— Все сказал?

Наконец, он ушел, сыпя по дороге оскорблениями в его адрес.

Болезнь и лекарство

Новак в кафе тоже засиживаться не стал, оплатил счёт, оставив приличные чаевые официанту, и покинул заведение. Ноги его несли по улице сами по себе, он не отдавал отчета своим действиям, слишком большой ураган разразился в его душе, и навести хоть какой-то порядок в голове из-за него не представлялось возможным. Физически его тело было здесь — на холодной стылой улице в двух кварталах от его родного дома. Но мысли все блуждали по прошлому, вспоминали те частички, что сохранились в памяти об отце, об их совместной жизни и сказанных им словах. Он хмыкнул. «Действительно, я представлял его другим человеком». Всю свою жизнь он будто слышал его голос за спиной, без умолку шептавший, что он убогий, жалкий и никчемный. И ведь он верил этим словам, он считал их правдивыми. Теперь этот голос смолк, и оставил после себя странную пустоту, к которой еще придется привыкать.