За годы своего пребывания в психоделических кругах Самира видела несколько примеров
– Как только ты возвращаешься, все зависит от тебя. Озарение длится от одной недели до трех, и осознать важность изменений можно, но вообще это просто надо сделать.
– Вам это удается?
– У меня не очень получается. Я неплохо контролирую, как я работаю, что я ем. И людей лучше понимаю. Меньше раздражаюсь. У меня бывают озарения, но я могла бы и получше стараться.
Амбиции Самиры выходят за рамки обычных. Если учесть, как прошли ее детство и юность, Самира вполне успешна по шведским стандартам: она встроилась в культуру, она много трудится, у нее статусная работа. Что может быть важнее?
«Мне кажется, я хочу, чтобы меня вырубило. Чтобы одни чувства остались. Просто чувствовать и понимать. Мне нужно отключить мысли, они моя проблема. Поэтому я хочу попробовать ибогаин. С ибогаином контроль теряется полностью».
Эксперименты, в которых исследуется эффект психоделиков, показывают: лечить тревогу и депрессию не так уж сложно. Одного и того же человека можно «исцелять» снова и снова.
Британский психиатр Робин Кархарт-Харрис рассказывает, что несколько раз наблюдал подобное в ходе экспериментов с псилоцибином. В одном случае ресепшионистка пережила сильнейший опыт прозрения. Она ощутила, что материальные блага больше не имеют значения, что все равны, что статус – пустышка. Но по возвращении на работу ей пришлось принять, что все материальное имеет значение, что равенства не существует и что статус – вещь весьма важная. Вскоре женщина снова впала в депрессию.
Учитывая, что у псилоцибина и ДМТ не зафиксированы побочные эффекты и они вроде бы не вызывают физических заболеваний, принимать время от времени эти вещества и отправляться в очередной трип – не самая плохая участь. Этот феномен помогает выявить вопрос более важный, чем вопрос о приеме психоделиков как эффективном методе лечения. Представителям нашего общества очень трудно «выключить» мысли, как выражается Самира.
Автор книги о психоделическом мире журналист Майкл Поллан описывает и свой опыт приема псилоцибина. Эффект постепенно ослабевал, пока не начинал напоминать далекие воспоминания, не исключено, что воображаемые. Всякий раз, когда Поллан пытается описать свои трипы, в голове у него звучит голос сомнения, пытающийся свести опыт на нет.
«Ты же был под наркотиками, дурак!»[443]
Его поражает, что те, кто десятилетиями упражняется в психоделических опытах, так, кажется, и не достигли цели. Они продолжают говорить о следующих трипах, о том или ином веществе, о дозировке. Их речи иногда напоминают язык, использовавшийся для описания прозака, когда он только появился на рынке («прими таблетку, и проблема решена»), только с элементами нью-эйджевского просветления.
По мнению Поллана, терапевтические эффекты психоделиков подчеркиваются так старательно отчасти потому, что энтузиасты рассматривают их как первый шаг к легализации наркотиков. Тут, судя по всему, стратегия следующая: в первую очередь делается акцент на необходимости препарата для медицинских целей. Примерно такая же же схема наблюдалась перед легализацией марихуаны в Канаде и ряде североамериканских штатов.
Одна из проблем этого терапевтического подхода, однако, заключается в том, что цель гармоничной адаптации к обществу не ставится под сомнение.
Шаманская практика приема психоделиков никогда не была «заточена» на то, чтобы помочь людям выдержать жизнь, которая проходит между работой и домом. Даже во время первой волны в 1950-х и 60-х годах амбиции экспериментаторов шли дальше. Причина, по которой ЛСД завоевала такое место в контркультуре 1960-х годов, заключалась именно в колебании между ясностью ума и погруженностью в мысли – опыт, который переживают сегодня Самира и другие люди. Промышленный капитализм, судя по всему, противопоставлялся той реальности, которую людям позволяли увидеть психоделики. Гарвардский клинический психолог Тимоти Лири, проводивший первые эксперименты с псилоцибином, проникся столь радикальными идеями, что Ричард Никсон назвал его «самым опасным человеком Америки».
Но тревога осталась