А вдруг?.. Тревога: как она управляет нами, а мы – ею

Ни один из этих пунктов не назовешь надуманной болью. Не иметь средств, чтобы платить за жилье и вести нормальную социальную жизнь – безусловно, тяжкое бремя. Но эти факты объясняют не всё. Многие оказывались в подобной ситуации, не кончая при этом самоубийством. Но в приведенном выше письме не только заявлено о проблемах; в нем явственно звучит мысль о том, что таким проблемам нет места в нормальной, достойной жизни.

Достичь какой-либо определенности представляется делом нелегким. Мысли продолжают метаться в черепной коробке. Господин нашего сознания, как и опасался Уоллес, вряд ли в состоянии принять решение. Может быть, еще и поэтому мысли требуют нашего внимания. Они могут быть монотонными, но сомнения придают им силу, и они усложняются. От нас требуется упорядочить, увязать друг с другом потоки мыслей, которые, с одной стороны, стремятся к истинному положению вещей, а с другой – к положению вещей предполагаемому.

Реши эту проблему, требует разум. Вот чего он требует.

Что такое тревога

– Слушай, мне наплевать. Какая разница! Я знаю, что сделала, а там пусть говорят кто что хочет. Мне все равно!

Возле собачьей площадки стоит лавочка. На этой лавочке сидит иногда какая-то женщина; женщина разговаривает. Сама с собой. Я и раньше ее слышал. Сказать по-честному, то подслушивал. Делал вид, что проверяю мобильный, а сам стоял так, чтобы все слышать.

– Я говорю – «иди к своей хозяюшке». А он и ушел. Это так… не хочу плакать. Заплакать? А он-то думает, что он весь из себя такой опасный тип, но он же не знает, через что я прошла. Пусть хоть пистолет на меня наставят, у меня сил нет. Какой смысл себя накручивать, если у тебя сил нет.

Я и раньше слышал в ее монологах про какого-то «ты». И думал, что у нее галлюцинации, что ей мерещится собеседник, которого на самом деле нет. Сейчас я вслушался и уже не так уверен насчет галлюцинаций.

Может быть, то, что я слышу, – это и есть «говорить что думаешь»?

Доведись мне самому облечь поток мыслей в слова, он вряд ли сильно отличался бы от того, что говорит эта женщина. Звучал бы бессвязно даже для меня самого. Я обижен; я кого-то порицаю; чужие слова, мои собственные страхи и сожаления неслись бы наперегонки с отклонениями от темы, словно я читаю лекцию об устройстве мира. И, возможно, в моих речах время от времени возникало бы это неопределенное «ты». Может быть, переменчивое «ты»: иногда «ты» – это кто-то другой, а иногда – я сам.

– Ясное дело, любовь – это важно. Не знаю, вернется ли та женщина. Ты говоришь – «любовь». Хочу, чтобы меня любили! Телесной любви хочу!

Женщина обхватывает свой торс руками и наклоняется вперед.

В ее словах, которые я слышал и раньше, звучали в основном отчаяние и гнев, женщина иногда словно злилась на нас – тех, кто проходит мимо. У нее спина рабочего человека, волосы рабочего человека, руки рабочего человека. У нее изломанное тело, которому нужны костыли. Я хожу мимо нее почти полгода, но еще ни разу не видел, чтобы рядом с ней кто-нибудь сидел.

– Я же не напрямую это сказала. Какого чёрта ты здесь делаешь? А вдруг бы сказала? Вот надо было сказать. Како-ого чёрта ты здесь делаешь? А я сама что здесь делаю?

Мне приходится пару раз ее громко окликнуть, чтобы она меня услышала.

– Извините! Прошу прощения!

Женщина замолкает. Она смотрит в мою сторону, и мне в глаза вперяется взгляд настороженных глаз.

– Мне надо вас кое о чем спросить. – Я стою по противоположную сторону ограды. – Почему вы размышляете вслух?

– А тебе это что, мешает?

– Нет-нет. Я просто спрашиваю. Вы в курсе, что вы думаете вслух?

– Естественно, – отвечает женщина – теперь скорее озабоченно, чем настороженно. – Ты что, думаешь, что я немного того… чокнутая? Что я странноватая?

– В ваших словах нет ничего странного. Странно, что вы их произносите.

Над нами с гулом пролетает самолет. Теплый вечер наполняется звуком, который идет по нисходящей. Мы смотрим в небо.

– У меня есть приятель, любитель потрепаться. Сколько же он болтает. «Говори громче». У него проблемы со слухом. Когда мы видимся, мне каждый раз приходится кричать. Я ему кричу, а он – мне. И так целыми днями.

Я сажусь на лавку рядом с ней.

– Поэтому вы и размышляете вслух?

– Нет. А, да я сама не знаю.

Она улыбается. Зубной ряд свидетельствует о том, что в этой стране не все могут позволить себе услуги стоматолога.

– Ты же видишь, что я выпила. Хотя не очень много. Бокал вина. Думаешь, это много? Одного бокала хватит. Так-то я тихая, как мышка. Еду вот по магазинам, потом возвращаюсь домой. Я нормальная, в общем. Или нет, не нормальная. Я спиртное пью. Когда пьют спиртное, нормально себя уже не ведут. Я не ищу, с кем поговорить. Мне просто нужна бутылка красного. Ты кто?

Я рассказываю, что пишу книгу о тревожности, и она делится со мной своими мыслями на сей счет. Говорит, что довольно долго работала в психиатрической клинике. В молодости интересовалась социологией. А теперь она на пенсии.