А вдруг?.. Тревога: как она управляет нами, а мы – ею

Во время нашей беседы я думаю, что слушает она внимательно, как любой другой человек. Она, без сомнения, придает большое значение тем разговорам, где одна тема легко перетекает в другую. Но больше всего меня поражает ее внимательность к собственным мыслям, похоже, она всегда такая. Внимательная к собственным мыслям. Внимательная к тому, что думают о ней другие.

– Может, потрогаешь мои руки? Теплые они или нет?

Я протягиваю руку, касаюсь ее пальцев и говорю:

– Теплые.

– А постой. Вот, вот. – Она не выпускает мою ладонь. – В других странах, когда вот так берут друг друга за руки, то, может, и не думают о сексе. Ни о чем не думают. Это солидарность. Но у нас, шведов, так не получается. Мы такие… не-е, не чувствую я в твоих руках сексуального влечения, и в твоем теле тоже не чувствую. Я на твое тело не смотрю. Понимаешь, надо просто доверять тому, что, что… Вот сидишь, смотришь на людей… Некоторые из них такие утомленные и потрепанные. Но они же не просили… Людей ломает одиночество. Одиночество. Согласен?

Мысли о несуществующем

Базовый метод социологии – при помощи того, что кажется нормальным, попытаться понять то, что представляется отклонением. Разница не обязательно будет большой. Человек, который разговаривает с собой вслух, сидя на лавочке в парке или в метро, может показаться раздраженным, эгоцентричным или сумасшедшим. Но что, если мы все начнем транслировать свои мысли в виде звуковых волн? Что нам предстоит услышать?

Уже сейчас можно сказать про два момента: 1. Молчание будет делом редким. 2. Мы услышим очень много тревоги.

Что касается тревоги, то ее обычное определение – «опасения, которые касаются неизвестности в будущем и которые обычно порождаются вопросами типа „а вдруг?..“»[79].

Это определение нуждается в уточнении.

Если рассматривать мышление с точки зрения феноменологии, то есть как что-то, чем оно нам представляется, то мы увидим: думание – это процесс в динамике. Когда мы говорим, что у нас появилась «мысль», то немного упрощаем. Мы вырезаем часть из потока мышления и изолируем фрагмент, превращая его в отдельную мысль.

Подобная абстракция, которой я и сам собираюсь согрешить в своей же книге, возникает снова, когда мы говорим о чем-то вроде «опасения», «беспокойства» или вопросов типа «а вдруг»: единственная конкретика здесь – это поток мысли, частям которого мы можем дать то или иное название, рискуя забыть о самом потоке.

Когда мы тревожимся, поток течет безостановочно. Тревога – это процесс. Он движется, иногда напористо, иногда вяло, но всегда по кругу. У него особая цель: благодаря движению мысли обрести уверенность. Здесь кроется важное различие между тревогой и страхом: цель тревоги – отменить саму себя

.

Эта разница отмечена в языке. Нам страшно – это состояние; мы тревожимся – это действие. Так, мы не тревожимся при виде паука. Нам при виде паука страшно. Не обязательно спрашивать себя, правильно ли нам страшно; страх – это эмоция, оторванная от мысли. Но когда мы тревожимся, то всегда задаемся вопросом, правильно ли мы делаем, что тревожимся, а чтобы прояснить ситуацию, мы представляем себе разные варианты развития событий[80].

Если я тревожусь или переживаю по поводу «а вдруг я забыл выключить плиту», мысль на этом не останавливается. Пытаясь припомнить, что там с плитой, я займусь еще несколькими «а вдруг», которые укажут на конфорку: а вдруг конфорка раскалилась докрасна? Но я же выключил конфорку? А действительно ли я ее выключил? Неужели это настолько важно? Да, важно, потому что вдруг начнется пожар? Но плита же не загорится сама по себе только потому, что конфорка включена? Нет, но а вдруг все же загорится; а вдруг в доме начнется пожар и кто-нибудь из соседей погибнет?

Здесь речь идет о мыслях неопределенного типа. Конечно, весь процесс мышления отделен от реальности. Наши мысли о чем-то конкретном, вроде апельсина или дерева, никогда не включают в себя всего, чем являются апельсин и дерево. Но мысли не обязательно всего лишь воплощают существующие объекты или свойства. Мы можем думать и о том, чего нет, о вещах, которые могли бы существовать, но их нет и, возможно, никогда не будет.

«А вдруг» – это то, как мы представляем себе то, чего нет, то, что на языке когнитивистики называется контрафактное мышление[81]

.

Даже если плита выключена, мы можем представить себе, что могло бы произойти, окажись она включенной, и даже если плита не загорится сама, мы можем представить себе, что могло бы произойти, если бы она загорелась. Наши мысли заняты не только фактами, существующими в мире. Мы думаем и о контрафактах. Не о том, что есть (в настоящем), но о том, что могло бы быть (в прошлом), и о том, что может быть (в будущем).

Контрафактное мышление, порожденное чем-то крайне нежелательным, – вот более научное определение тревоги.