А вдруг?.. Тревога: как она управляет нами, а мы – ею

ЛУРИЯ: Хлопок может расти только там, где жарко и сухо. В Англии холодно и сыро. Может ли там расти хлопок?

КАМРАК: …

ЛУРИЯ: Хлопок может расти там, где холодно и влажно?

КАМРАК: Нет, если почва мокрая, прохладная, тогда не может.

ЛУРИЯ: А вот в Англии она мокрая и прохладная. Будет там расти хлопок?

ЖЕНА КАМРАКА: У нас тоже бывает прохладная.

ЛУРИЯ: Но там совсем холодно и сыро. Будет там расти хлопок?

КАМРАК: Не знаю я… Я не знаю, какая там погода.

ЛУРИЯ: Хлопок не растет там, где холодно, а в Англии холодно. Растет там хлопок или нет?

КАМРАК: Не знаю… Если холодно, то не растет, если жарко, то растет. По вашим словам я должен сказать, что хлопок там не должен расти. Но я должен знать, какая весна бывает, какие ночи[88].

Если силлогизмы оказывались за пределами опыта дехкан, как в случае с медведями, то верный ответ давали всего 15 процентов. Те же эксперименты с похожими результатами повторили в других селениях, жители которых не посещали школу и были малограмотными. В то же время результаты Лурии показали, что практически все, кто хотя бы недолго учился в школе, с заданиями справились[89].

Лурия считал полученные результаты обнадеживающими. Индустриальное общество требовало грамотности и способности к абстрактному мышлению, человек должен был учиться контрафактному думанию. Детям следовало с младых ногтей привыкать строить логические заключения, а не цепляться за чувственный опыт как главный источник информации. Фантазия и саморефлексия должны выйти на новый, более высокий уровень, люди станут свободнее, менее привязанными к конкретному окружению.

В какой-то степени Лурия был прав. Исследования, проводившиеся в индустриально развитых странах, показывают, что власть захватило контрафактное мышление. Мы поразительно много думаем о том, чего не существует. Как же мы тогда, как надеялся Лурия, станем мыслить свободнее? С философской точки зрения, может, и интересно, что мы способны размышлять обо всем, от параллельных вселенных до воображаемых языков и единорогов, но такого ли типа мысли крутятся у нас в мозгу, когда мы чистим зубы или спешим куда-то по улицам?

Можем ли мы вообще сказать, о чем думают люди?

Этот серьезный вопрос долгое время исследовали, в результате чего возник не один методологический конфликт длиной в несколько десятилетий. Как я уже говорил, предмет наших размышлений извне не виден, и потому измерить его в мгновение ока нельзя. Проблема еще и в том, что мы замечаем свои мысли, но наблюдательны при этом по-разному. Если во время анкетирования спросить участников, о чем они обычно думают, ответы введут исследователей в заблуждение. Большинство людей не настолько внимательны, не настолько дистанцируются от своих мыслей, чтобы потом изложить их правильно.

Обойти указанную проблему можно при помощи того, что называется собиранием опыта. Метод заключается в том, чтобы без какой-либо закономерности и системы по несколько раз в день отправлять сигналы группе участников эксперимента. Вместе с сигналом поступает указание: участники должны записать, о чем они думают в данный момент. Поскольку они делают записи сразу, расстояние между тем, что, по их мнению, суть их обычные мысли, и тем, о чем они думают на самом деле, сокращается[90]

.

В наши дни этот метод усовершенствовали, он стал более эффективным благодаря информационным технологиям. Появилась возможность – по крайней мере, в западных странах, где обычно и проводятся эти исследования, – довольно подробно ответить на вопрос о ежедневных мыслях. И нет: предмет наших ежедневных раздумий – это совсем не теорема Ферма, проблема теодицеи или мысли о бесконечности Вселенной.

Прежде всего мы думаем о том, что будет, и о том, что было. Очевидно, что очень и очень немногие наши мысли, особенно когда дело касается фантазий или каких-то неприятных переживаний, заняты настоящим. Тут мы подвержены контрафактному мышлению: мы думаем о том, чего не существует, а того пуще – о том, чего еще не существует, то есть о будущем. Даже среди приятных мыслей доминируют мысли о будущем: надежда, предвкушение. Согласно одному исследованию, мысли о будущем почти вдвое привычнее, чем мысли о прошлом[91].