Адмирал Н.С.Мордвинов — первый морской министр

В 1802 году его назначили министром морских сил, но против него столько было интриг, что вскоре он вышел в отставку. Один их действующих лиц был прежний его приятель П. В. Чичагов^{69}

, потом он же сделался врагом отцу моему и поступил на его место в 1804 году. Почти с самого приезда в Петербург отец мой сильно простудился и жестоко страдал ревматизмом в глазах; впоследствии боль эта, благодаря бога, прекратилась, но он был подвержен роже на голове, особенно когда к простуде присоединялась какая-нибудь неприятность. Всем было известно, как отец мой любил отечество и сколько государственные дела были близки его сердцу. В частных делах также, когда торжествовала несправедливость, это его сильно волновало. В 1805 году отец мой во второй раз решался ехать за границу и опять не мог исполнить своего желания. Все уже было готово к отъезду, он продал все свои картины первых итальянских живописцев, часть библиотеки и многие другие вещи; наконец, устроив все, мы отправились. Остановясь в Царском Селе, прогостили неделю. Вдруг была объявлена война^{70}

, и столько выступало войск из Петербурга, что нам невозможно было иметь почтовых лошадей, и мы добрались только до Луги. Не доезжая Луги, мы остановились на одной из станций, сидели в избе и обедали. В это время проезжал Михаил Илларионович Кутузов^{71}

с войсками. Узнав, что отец мой находился в селении, Кутузов пришел к нам в избу, долго разговаривал о военных делах, и отец решил ехать не за границу, а в Белоруссию, где мы и оставались до сентября. Тетушка Анна Семеновна была также с нами, и мы вместе гостили у тетушки и дядюшки Марковых, которые тогда жили в Белоруссии. Оттуда мы поехали в Киев, а тетушка Анна Семеновна возвратилась в Петербург, потому что сын ее служил в Иностранной коллегии, а потом поступил в милицию и был контужен при взятии Данцига. В Киеве мы прожили зиму; отец мой занялся сам нашими уроками. В последние два года пребывания нашего в Петербурге мы ездили на лекции к профессору, который преподавал уроки физики, но и отец продолжал нам толковать эту науку, а также и по другим предметам, даже по астрономии и архитектуре. Он не любил педантизма в женщинах, но хотел, чтобы мы имели понятие о всех науках. Что касалось природы, он сам толковал нам о всех ее силах и часто обращался в рассказах к чудесам создания, чтобы мы чувствовали и более понимали премудрость создателя во всех его творениях; кроме того, он требовал, чтобы у нас для чтения всегда было какое-нибудь сочинение нравственное или религиозное. Часто заставлял нас читать Четьи-Минеи^{72}

и другие славянские книги. Говоря об иноверцах, он протестантство предпочитал католицизму, замечая у католиков много злоупотреблений, но не позволял нам входить в спор с иноверцами. В Киев приезжали к нам гостить тетушка и дядюшка Марковы, а весною отец мой поехал в Крым. Мы в ожидании его возвращения оставались в Киеве, провели несколько времени в Дедовщине, имении приятеля отца моего, князя Долгорукова, сто верст от Киева, не теряя еще надежды ехать за границу, но отец из Николаева прислал г-жу Гаке к матушке сказать, что он желает, чтоб мы его встретили в Одессе. В Николаеве была трогательная встреча отцу моему. При переправе через реку Буг матросы, бывшие прежде под его начальством, на спуске к реке, отпрягли лошадей и карету его повезли на себе в доказательство любви и преданности к бывшему своему начальнику. В Одессе мы прожили несколько месяцев у дядюшки Фомы Александровича, который в Царицыне женился и потом в Одессе был комендантом*.* Фома Александрович Коблей, брат моей матушки, в молодости своей вступил в русскую службу и был адъютантом у Кутузова, при нем Кутузов был ранен; после того дядя мой служил в Николаеве. Здесь отец мой познакомился с молдавским господарем князем Маврокордато^{73}, который уговорил родителей моих ехать в Москву, на что они и решились.

IX