В августе мы поехали в Москву на коронацию — отец, матушка, брат и я. В тот год лето было очень жаркое и много было пожаров, горели леса и деревни. Нам пришлось несколько раз проезжать мимо пожаров; одна деревня была совершенно в пламени с обеих сторон, когда мы ее проезжали. Страшно было видеть пробирающийся в лесу огонь и слышать треск горящих деревьев. Многие другие, проезжая, тоже видели подобные зрелища. По прибытии в Москву одна моя родственница упросила меня ехать с нею к одним ее знакомым, где можно было видеть церемониальный въезд; я согласилась ехать с тем, чтобы меня не называли. Когда придворные золотые экипажи проезжали мимо, одна из карет, в которой сидел отец мой, остановилась против самых тех окон, где мы были, и он в ту минуту смотрел на нашу сторону. Две дамы с живостью сказали: «Посмотрите, какое почтенное, выразительное лицо старичка с белыми волосами!», а третья им ответила: «Это адмирал Ник[олай] Сем[енович] Мордвинов.» Во время празднества была иллюминация, и как наш дом был почти за городом, то мы видели ее отлично, особенно Кремль был точно залит огнем. В Москве мы пробыли долее, чем предполагали; отец мой заболел рожею, что нас и задержало; мы все оставались до его выздоровления. В 1827 году отец мой занялся устройством страхового от огня общества, которое и теперь считается лучшим. В том же году тетушка Анна Семеновна переселилась в Москву, потому что сын ее купил имение в Дмитровском уезде, и она решилась жить с ним, но, не желая вовсе расстаться с своим братом и его семейством, обещала приезжать каждый год, гостить на несколько месяцев у нас; при всем том родителей моих огорчил ее отъезд, так как они никогда надолго с нею не расставались. В 1828 году, сентября 2-го, брат мой Александр Николаевич женился на Анастасии Алексеевне Яковлевой{126}
Зимою приезжала гостить к нам тетушка Анна Семеновна. В 1829 году отец мой получил от государя Николая Павловича алмазные знаки ордена св. апостола Андрея. В 1830 году 16-го января родился у брата сын Николай. В мае приехала к нам тетушка Анна Семеновна и пробыла до сентября. В это время в Москве появилась холера, почему она и поторопилась уехать к своим детям.После 1830 года отец мой, кажется, не ездил уже на придворные балы, так как они начинались довольно поздно, но на выходы и в Совет продолжал ездить. На частных балах никогда не бывал, кроме как у друга своего Александра Семеновича Шишкова{127}
. По временам посещал всех своих знакомых. В «Семейной хронике» Аксаков{128} упоминает об одном вечере Алек[сандра] Семеновича] Шишкова, на котором была разыграна итальянская пиеса. Автор говорит, «что он был свидетелем патетической сцены, видел сам, как взволновано было семейство Николая Семеновича Мордвинова при звуках итальянского языка, что они плакали как дети». Во-первых, семейство Ник[олая] Семеновича] Мордвинова не было на этом представлении, и дочери его ни слова не говорили по-итальянски. Не странно ли позволять себе писать такую небылицу! Аксаков сказал другую нелепость, «что Мордвинов имел привилегию целовать в губы знакомых дам и девиц и что они весьма дорожили его поцелуями», и «Русская старина» повторяет то, чего никогда не бывало! «Русская старина» (январь, 1872) говорит, что «из литераторов были близки Мордвинову: Воейков{129}, Грибоедов{130} и Рылеев»{131}. Воейкова я совсем не помню; Грибоедов никогда не был даже представлен моему отцу, а Рылеев был в доме раза два — не более. Отец мой продолжал знакомство только со старинными литераторами и поэтами, как-то: с Шишковым, Державиным{132}, Карамзиным{133}, Жуковским{134} и проч. С литераторами и поэтами нового поколения он может быть встречался у Шишкова, но ни с кем не был близок, даже Пушкин к нему не ездил, хотя отец мой с удовольствием читал некоторые его сочинения. С Александром Семеновичем Шишковым самая искренняя дружба продолжалась до конца его жизни. «Русская старина» передает, что «Мордвинов вследствие падения Сперанского{135} уехал в Пензу». Совсем не то! Он просто поехал весною в свою Подмосковную дачу со своим семейством провести лето, как сказано выше. Как Сперанский, так и отец мой были государственные люди и, занимаясь одними предметами, могли посещать друг друга. Отец мой ценил его умственные дарования; но душевные их качества были совершенно различны; потому они и не могли сблизиться и быть в коротких отношениях. По возвращении Сперанского в Петербург отец мой и он жили в одном городе почти 20 лет и никогда не ездили один к другому.